Дмитрий Левочский - Режим Бога

Этот сценарий начинался каждый раз одинаково. Я знал наизусть все уловки, все возможные претензии и способы сделать больно. Однако сегодня больно должен был сделать я. Такой уговор тоже был, а обещания надо хотя бы пытаться выполнять. Без посторонних мыслей достаю из кармана «ПМ». Пистолет я купил у одного очень странного типа, который держал антикварную лавку на Арбате. Причиной покупки был, разумеется, живой интерес школьника к военной истории, который, сэкономив на пиве, увлекся наукой. ПМ был направлен в брюхо здоровенного Лехи (толстый, с двойным подбородком, глаза наглые, жадные). Он нисколько не испугался. «У него пистолет», – сказал Леха. Лехины друзья молча двинулись на меня. Они не смотрели на «ПМ», на руки. Все три взгляда – прямо в глаза. И на меня идут. Когда я выстрелил, впервые в жизни увидел в глазах людей неподдельный страх. Два жутких страха по бокам и один смотрит прямо в глаза, зажимая руками толстый сильный живот. Выстрел пистолета – хлесткий, разрывающий воздух звук. Леха стонал, ползая по полу, а по краю взгляда появлялось все больше и больше любопытных и испуганных глаз. Пронзительно заорали девочки – я подумал, что у меня голова лопнет. Надо было что-то делать дальше обязательно.

Одной рукой я продолжал держать пистолет, водя по бледным, хоть и упитанным лицам, а другую поднял вверх, призывая бедлам к тишине.

Вот теперь тихо. Теперь никто не мешает творить мне то, что я хочу. В этот момент я действительно в это поверил и приступил к делу. Память и воображение, соревнуясь друг с другом, подкидывают все новые мысли и образы: пороховой дым, кровь на тетрадках, торжество слабости на силой и бесконечное желание сделать больно. Я пытаюсь играть в то, во что они верят по-серьезному. Я не могу этого понять – природа насилия чужая и странная. Но этой природе поклоняются все. Перед этой природой все равны. Ты обязан сделать больно, иначе «не мужик». Когда вся сделанная мною боль скапливалась на бумаге – как вот этот вот небольшой отрывок, кусочек быстро истлевал и оказывался в мусоре. Мерзкие и лживые существа и сейчас где-то поджариваются за свои грехи – в Подмосковье немало горящих помоек, где до сих пор тлеет исписанная мною бумага.

Отец приходит домой поздно. Иногда даже слишком. Но я никогда не засыпаю до его прихода. Сквозь бредовые мечтания до меня доносится траурный вой последней электрички, отходящей от станции и бесцельные фантазии складываются в четкую картинку: отец идет от станции, голодный и замерзший. Проходит через череду дворов, мимо школы, куда я хожу каждый день, хотя в этом нет совершенно никакой необходимости, потом подходит к дому, поднимается по лестнице и тихонько стучит в дверь. Отец дома. Я с рождения был уверен, что настанет такой день, точнее ночь, когда он не придет. Каждый раз я считал, что такой день настал, хотя он ничем не отличался от предыдущего: пробуждение, телевизор, чай, дорога, школа, дорога, дом. Ну, может быть, драка. Может быть, новая игра. Может быть, новая девчонка в классе. А отец сегодня не придет. Но вот стучится.

Я знаю, что у нас проблемы с деньгами. Я знаю, что отец выпил немного для храбрости. И я прекрасно знаю, что сейчас будет.

Пошептавшись немного с матерью, переодевшись и поужинав, папа, наконец заглянул ко мне в комнату. Родители знают, что я не сплю. Они знают, что мне не нужно спать. Я могу не спать, если попросят, или если я сам не захочу. Но я люблю спать. Несмотря ни на что.

– Привет, – его голос слегка дрожит, я это чувствую. Если надо, я мог бы даже увидеть его мысли, но я почему-то боюсь это делать. – Как дела в школе?

– Нормально, – стандартный ответ на стандартный вопрос. – Сынок… Я понимаю, что ты устал. Я понимаю, что наши с мамой просьбы тебя выматывают. Поверь мне, если бы не эта чертова страна и не этот кризис, я бы никогда…

– Ничего, папа, – отвечаю я, – это ничего. – Ты не волнуйся. Я все понимаю. Ты скажи, сколько надо?

Отец замолкает и переводит дух.

Родители просят у меня деньги не так уж часто. Отец Гермоген, духовный наставник моего отца, в последний раз сказал им про бесовскую природу моего дара, но деваться некуда – не заплатишь за квартиру – пойдешь жить на улицу. И никакой отец Гермоген к себе не пустит, как пить дать.

– Сынок, нужно два миллиона. Иначе с нас не слезут.

Вот тут важно больше не рассусоливать. Встаю с кровати, упираюсь босыми ногами в пол. Начинается.

Как я это делаю? Я и сам не знаю. Кое-кто сравнивает мой дар с вождением автомобиля. В какой-то момент стирается грань между машиной и человеком и все действия приобретают инстинктивный характер.

Читать дальше