Шарль Нодье: Сказки здравомыслящего насмешника

Шарль Нодье (1780–1844) был знаменит при жизни и оставил богатое наследие; перечень его сочинений в каталоге Французской Национальной библиотеки включает — не считая журнальных статей, но считая переиздания — более 900 названий [1] Современник Нодье, французский критик Гюстав Планш, известный тем, что добрые слова о писателях говорил в сотню раз реже, чем злые, писал — в данном случае скорее с восхищением, чем с иронией: «Он сам не знает названия всех книг, которые написал. Все, что он опубликовал, может само по себе составить целую библиотеку» (Planche G. Portraits littéraires. P., 1836. T. 1. P. 144). . Однако во Франции в XX веке вплоть до конца 1970-х годов, как свидетельствует один из самых авторитетных знатоков его творчества, он редко привлекал внимание исследователей [2] Dahan J.-R. Visages de Charles Nodier. P., 2008. P. 7–8. . В России Нодье тем более не принадлежит к числу таких народных любимцев, как Дюма или Бальзак, хотя его довольно активно переводили при жизни [3] О переводах Нодье на русский язык см. подробнее: Мильчина В. А. Несколько слов о восприятии Нодье в России // Читайте старые книги. Новеллы, статьи, эссе о книгах, книжниках, чтении. М., 1989. T. 1. С. 264–269. и всякий, читающий на русском языке, почти наверняка знает название хотя бы одного произведения Нодье — и так же почти наверняка не знает, кто именно его написал. Когда в пушкинской «Барышне-крестьянке» молодой охотник Алексей Берестов по-французски подзывает свою «прекрасную лягавую собаку» словами «tout beau, Sbogar, ici», он «цитирует» не кого иного, как Шарля Нодье. «Жан Сбогар» (1818) — одно из самых знаменитых произведений писателя, байронический роман о благородном разбойнике, которого П. А. Вяземский назвал «характером разительным […] ужаснейшей и величайшей красоты» [4] Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1899. T. 1. С. 133; письмо А. И. Тургеневу от 20 октября 1818 года. . Другой случай незаметного присутствия Нодье в русской словесности был недавно выявлен М. П. Одесским: упоминание шотландского города Гринока в цикле М. Кузмина «Форель разбивает лед» восходит не к чему иному, как к главному произведению Нодье 1830-х годов — сказочной повести «Фея хлебных крошек» [5] Издана в моем переводе в 1996 г. (М., Энигма; переизд.: М., FreeFly, 2006). Статью Одесского см. в сб.: От Кибирова до Пушкина. Сборник в честь 60-летия Н. А. Богомолова. М., 2011. . Однако все это не меняет общего положения: Нодье для русского читателя — отнюдь не главный французский писатель. Между тем он достоин более внимательного отношения.

Если попытаться в двух словах определить своеобразие творчества Нодье на фоне современной ему французской литературы, эти два слова будут: «другой» и «разный».

Другой — это значит, что, хотя Нодье выразил, причем в очень яркой форме, многие главенствующие тенденции литературной жизни своего времени, мысль его развивалась совершенно не так, как у современников. В статье 1831 года он признается: «Если бы я увидел, что мои убеждения полностью совпадают с мыслями, высказываемыми на страницах какой-нибудь из газет, я бы тотчас прекратил писать. До сих пор я никогда не писал так, как пишут газеты; ни одна из газет никогда не писала так, как пишу я» [6] Цит. по: Nodier Ch. Feuilletons du Temps. P., 2010. T. 1. P. 20–21; цитируемая статья «О народном образовании» при жизни автора опубликована не была. .

Разный — это значит, что он исключительно многолик. В одной из сказок, вошедших в настоящий сборник, Нодье упоминает бустрофедон — письмо, в котором от строчки к строчке меняется направление чтения. Можно сказать, что все творчество и вся жизнь Нодье — своеобразный бустрофедон, столько в них вместилось противоположностей. Нодье был страстный библиофил, но это не мешало ему утверждать, что книгопечатание принесло человечеству только вред. Нодье был человек разнообразных познаний, но это не мешало ему безжалостно высмеивать ученых. Нодье был противник утопических доктрин Сен-Симона и Фурье, но это не мешало ему усердно посещать собрания рабочих (фурьеристов и сенсимонистов) и сочинять собственные утопические теории. Наконец, Нодье был монархистом (или, во всяком случае, решительным противником революций), но это не помешало ему еще до свержения Карла X предсказать будущность старинной монархии в описании кобылы Патриции, которая верно служила людям много веков подряд, но теперь никому не нужна: «Патриция спотыкается. Патриция окривела. Патриция хромает. У Патриции разбиты ноги. Патриция задыхается. Патриция потеряла передние зубы. Патриция больше ни на что не годна. Патриция устарела. Патриция отжила свой век» [7] Nodier Ch. Histoire du roi de Bohême et de ses sept châteaux. P., 1830. P. 318–319.