Михаил Старицкий: Над пропастью

Я дрожала; ужас начинал с каждым мгновением охватывать меня все больше и больше.

Дама пронизывала меня своими темными, стальными очами; в них давно уже светилось безумие и разгоралась какая-то дикая страсть.

— Да, это необычайно интересно, — продолжала она, смотря куда-то напряженно вдаль, — это мне не дает покоя, и я все-таки добьюсь, узнаю… Нужно будет написать драму и выставить ясно перед глупыми зрителями момент этого перехода, чтобы они уразумели, идиоты… А вы меня и драматической писательницей не признаете? — вдруг набросилась моя спутница и схватила крепко меня за руки.

— Нет, признаю, признаю вас за великую писательницу, за первого драматурга, — говорила я дрожащим от волнения голосом и чувствовала, что уже слезы подступают к горлу, — только пустите, пожалуйста, руку, так мне неудобно…

— А! Признаете? Ну, хорошо! — и дама освободила мои руки, но все-таки встать не давала. — Только вот видите, чтобы все это хорошо написать, нужно самой изведать ощущение и узнать эту заманчивую тайну… Вы верите в загробную жизнь?

— Верю.

— Да, это так, это непременно так, я в этом вполне убеждена, потому что без этого наша жизнь и весь этот мир были бы опереточным вздором… Да, потому-то и интересно произвести опыт… Не правда ли?

— Мне как-то нехорошо, душно здесь… пропустите, пожалуйста, меня… — встала я решительно.

— Куда? — спросила дама и тоже встала, заслонив мне дорогу.

— На воздух, на сквозной ветер…

— Неправда! Вы хотите уйти от меня? — дама опять схватила меня за плечо. — Вы боитесь меня или опыта? Отчего вы так побледнели и дрожите?

— Да нет же: мне просто дурно…

— Какие у вас дряблые, однако, нервы! Их нужно укрепить непременно, потому что с дряблыми нервами вы доставите себе одни только терзания и изломаете душу.

— Пустите меня! — крикнула я уже почти нервно, боясь перед ней разрыдаться.

Я услышала свист паровоза и, заметив, что поезд вновь подлетел к какой-то станции, решилась немедленно выйти из этого вагона, но поезд, к моему ужасу, промчался мимо, не уменьшая даже хода. Положение мое становилось отчаянным. Дама несомненно была сильнее меня… Хотя бы кто заглянул, хотя бы пришли проверять билеты. Одно только еще меня утешало, — это то, что, судя по времени и по знакомым местам, мы приближались уже к предпоследней станции, где на десять минут была остановка, а там уже и родной город, а может быть, и на этой предпоследней станции меня ждут… Боже, пронеси только эти двадцать минут!

— Пустите меня! — повторила я.

В это мгновение поезд наш загрохотал особенно гулко, и окна покрылись непроницаемым мраком: мы проезжали туннель.

Или стремительность моего движения, или неожиданная ночь поразили исступленную даму, — она выпустила мое плечо, отшатнулась, а я выскочила на крытый наружный коридорчик вагона, желая перебежать в другой вагон или, в крайнем случае, позвать кого-либо на помощь. Поезд между тем вылетел уже из туннеля; овальные стены его светились синеватыми полосами, а вот и широкие волны света, и знойный сверкающий день.

Но на другой площадке никого не было; средняя дверь нашего коридорчика была заперта, и только боковая оставалась полуоткрытой. Поезд несся с ужасающею быстротой; с левой стороны дороги поднимались отвесные скалы, а направо тянулись глубочайшие пропасти, прерываемые иногда острыми утесами. До самого длинного моста оставалось еще версты четыре.

Я не успела и сообразить всего этого, как возле меня уже стояла дама; она вцепилась обеими руками в меня, захлопнув ногою входную в вагон дверь.

— Хотела убежать от меня? Не уйдешь! Не пущу! Ты мне очень понравилась, и мы вместе проделаем опыт… вместе! Ух, славно, весело! Сейчас на одно мгновение налетела ночь, но после нее день стал еще ярче, еще прекраснее… Так и смерть: на одно мгновение мрак, а потом роскошное сияние…

— Оставьте меня! Я не хочу умирать! — кричала я, нервно рыдая.

— Не стоит жить! — шипела уже безумная, метая искры из глаз. — Станемте выше Толстого: он проповедует отречение от жизни, а сам комфортабельно живет, а мы сумеем поступить согласно своему убеждению…

— Уйдите! Я буду кричать! — защищалась я, отстраняя ее руками.

— Ведь это одно мгновение, а после — восторг! Да и это мгновение — одна прелесть! Сколько переживешь, перечувствуешь, пока совершится… Да, вот гениальная мысль! — она рванула меня к боковой двери. — Давайте вместе бросимся в эту пропасть! Ведь это наслаждение лететь в пространство и сознавать, что моя воля выше этих мизерных условий существования, что одна только свободная воля и есть нечто великое в мире! Идемте! Будьте стойки! Оставьте ваше презренное малодушие! Вперед! — и она всеми силами начала тянуть меня.