Михаил Старицкий: Недоразумение

— Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят… итого тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю — эта маловата… Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом… Нюнчик все это отлично устроит — у нее много вкуса… Ну, и ей нужно будет соорудить шикарный гардероб… А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал и перелетим в столицу… Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие литераторы у нас… Меня обнимают, поздравляют… Слава растет, гремит… Я захлебываюсь… и творю, творю и захлебываюсь!.."

В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.

— Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи боже? — раздался вслед за скрипом старческий голос.

— Что ты, Матрена? — засмеялся Андрей Степанович. — С чего бы мне помирать?

— Да что-то вы долго спите! — проворчала с укором старуха, исправлявшая должность и кухарки и горничной. — Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела…

— Что-о?! — вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам: стрелки показывали два часа дня!

— Чего ж ты меня не разбудила? — заволновался Короп. — Занавеси спущены, в спальне темно… мне и невдомек, что поздно… даже лежать надоело, — оправдывался он, надевая носки и туфли.

Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне и проговорила спокойным голосом:

— Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть уже дрыхнет… Вон и меня разбудили удосвита… телеграмму принесли… тоже недоспала…

— Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? — встрепенулся Короп.

— А то кому ж?

— Да где ж она?

— Вот… в кармане… — и Матрена достала из него засаленный пакетик.

Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"

Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.

— Нюнчик мой, родненький! — воскликнул, целуя депешу. — А какая она у меня умница, старушенция, — ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза кухарку, — видишь ли, и конец романа придумала… Я вот ломал голову, как бы это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и ловко так… Теперь-то наш роман… ого-го!!

— Какой такой Роман? Знакомый, что ли? — развела старуха руками.

— Э, что с тобой толковать! — махнул рукой Короп. — Ты подай лучше мне сейчас пообедать.

— Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня до звезды ничего и не едят… Сегодня ведь голодная кутья… Чайку, пожалуй, напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то — обедать!!

— Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута дорога… и без того запоздал, проспал…

— Зараз, зараз, — заторопилась старуха, — только вот сбегаю к соседям за святой водой…

— Брось ты эти пустяки, — крикнул раздражительно Короп, — а тащи сию минуту сюда чай и пироги.

— Ой, поплатишься, пане, за такие речи, — проворчала старуха и хлопнула дверью.

Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, — и заволновался.

Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:

— Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем… хотя бы горело здесь — не смей! Да слушай еще, — добавил он раздражительно, — кто бы ни пришел ко мне — не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох… и гони просто в шею! Если кого впустишь — убью! Вот револьвер положу на столе и буду стрелять всякого, кто подвернется…

— Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! — перекрестилась старуха. — Напейтесь святой воды, а то — не при хате згадуючи…

— Молчать! — рявкнул вне себя Короп.

— Тьху! — плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.

Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для вдохновения, принялся за работу.

Чем больше он торопился и волновался, тем меньше ему давалась работа: фраза не клеилась, слова повторялись, местоимение "который" совалось в каждую строку… Приходилось рвать четвертушки, перекрещивать их, делать приписки, перемещать фразы… а время как нарочно шло быстро, неудержимо. Короп прихлебывал постоянно и чай с ромом, и ром с чаем, не выпуская папироски изо рта… и все писал да писал… Пот выступил у него на лбу, глаза потускнели, строки стали путаться и слова вертеться, а он все писал; но, к ужасу его, увеличивалась лишь куча изорванной бумаги, а годных листиков на столе все было мало; полфельетона, не больше! А нужно было не только докончить фельетон, но просмотреть и подогнать предыдущее, а главное — все переписать.

Читать дальше