Андре Савиньон - Я приду плюнуть на ваши могилы...

Менгам тихонько повизгивал, приговаривая: «Ага. Ага. Так. Здорово!»

Это когда подъем шел гладко, — если же дело не ладилось, то он чернел от бешенства и в ярости хрипел, точно удавленник, изрыгая проклятия.

Когда водолаз окончил свою работу и извлеченные сокровища загрузили всю палубу, один из матросов, вытирая облитое потом лицо, проворчал тоном вопроса:

— А все-таки, не из-за этого же хлама подрался вчера Менгам с капитаном?

Другой сухо кинул в ответ:

— Из-за письма.

Каюсь, меня так и жгло любопытство. Я подошел ближе и сказал невинным тоном:

— Мой крестный рассердился, зачем Менгам распечатал его письмо?.. Вероятно, там было что-нибудь важное?

Матрос помоложе процедил сквозь зубы, не глядя на меня:

— Надо полагать, что там было что-нибудь важное… Я готов побиться об заклад, что кто-то подкладывает Менгаму жирную свинью… Так ему, впрочем, и надо!

И, испугавшись, что сказал слишком много, он повернулся спиной.

К вечеру трюм «Бешеного» был набит доверху новой добычей.

Вероятно, беспрерывный лязг и звон железа раздражал датского дога. Жандарм глухо лаял всю ночь, и на лай его отзывалось двадцатикратное эхо.

Кажется, мне надо на минуточку вернуться назад. Дело в том, что я забыл рассказать, что в ту ночь, после драки в кабачке «Олений Рог», когда мадам Калэ и Мария Наур вышвырнули драчунов на улицу, я остался в кабачке один и Мария Наур, племянница старушки Калэ, сказала мне:

— Ты ведь нездешний, и тебе некуда идти, на ночь глядя. Оставайся здесь до утра.

Я поблагодарил и, свернувшись клубочком на деревянной скамейке, уснул моментально, усталый после этого бурного, шумного и беспокойного дня.

Проснулся я под утро. Уже стало светать. Меня разбудил скрип двери и чьи-то крадущиеся шаги. Слипающимися от сна глазами я рассмотрел человека с острой, тонкой, лисьей мордочкой. Он прокрадывался тихонько и осторожно, озираясь по сторонам, и вздрогнул, когда строгим голосом Мария Наур окликнула его:

— Что вам надо, Луарн?

Мария подошла к стойке и нагнулась над коробками папирос, сортируя их…

Я видел ее пушистую косу, обернутую вокруг головы, и пышные локоны, падавшие вдоль щек. Человек, которого она назвала Луарном, подкрался совсем близко и спросил:

— Они получили письмо?

Мария кивнула головой.

— И из-за этого письма они подрались?

Она снова кивнула головой и показала ему глазами в мою сторону, как бы предостерегая. Но он не обратил на это внимания.

— Письмо надо достать во что бы то ни стало. Там ключ!

Мария приложила палец к губам и подошла к окну. Выглянув на улицу, она сейчас же откинулась назад, пробормотав:

— Они идут.

Человек с лисьей мордой, как тень, выскользнул из комнаты. Через несколько минут в кабачок вошли мой крестный, Калэ и Менгам.

Я притворился спящим.

Вот и все.

Несмотря на то что я видел «лисью морду» только мельком, сквозь сон, в полумраке раннего утра, я отлично запомнил и фигуру, и мелкие хищные черты, и когда на палубе «Бешеного» встретился лицом к лицу с одним из матросов, то едва не вскрикнул:

— Луарн!

Я узнал его сразу же и инстинктивно старался держаться подальше от него, но он, очевидно, совершенно не замечал такого «щенка», каким я был в то время, и даже не помнил, что Мария Наур показала ему глазами на какой-то комочек, свернувшийся в углу.

Сказать по правде, кроме «лисьей морды» на «Бешеном» было еще немало людей, с которыми ни я, ни вы, да и ни один честный моряк не захотел бы породниться.

Менгам точно нарочно подбирал такую команду, которая недалеко ушла от разбойничьей шайки, и слава о «молодцах» с «Бешеного» была не очень-то хорошей. Поговаривали, что половине из них место на каторге, а другая половина бежала с каторги… И, думается мне, что, говоря так, люди не слишком преувеличивали.

Менгам, набирая экипаж, заботился только о том, чтобы его парни были настоящими здоровяками, гигантами, сильными, как битюги. Что же касается дисциплины, то этого он требовал только на судне, а сойдя на берег, команда могла бесчинствовать сколько угодно. И неудивительно, что в Ланилдуте, в Сен-Поле и других местечках набережные мгновенно пустели, а лавки запирались при приближении «судна пиратов». Когда «Бешеный» стоял в Бресте, то Менгаму, Корсену и моему крестному приходилось обшаривать по ночам все притоны и узнавать, в котором из них была поножовщина, а утром разыскивать свою команду в полицейских участках.