Юнкер Павловский.
1-й бандит, 2-й бандит, 3-й бандит.
1-й офицер, 2-й офицер, 3-й офицер.
Гайдамак-телефонист.
Най-Турс, полковник, гусар.
Юнкера-артиллеристы, юнкера-пехотные,
Гайдамаки.
Действие происходит в период декабря 1918 года — января 1919 года Киеве во время гетмановщины и петлюровщины.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Бьют старинные часы девять раз и нежно играют менуэт. Загорается свет. Открывается квартира Турбиных. Большая, очень уютно обставленная комната с тремя дверьми. Одна из них ведет на половину Алексея Васильевича, другая на половину Елены, третья в переднюю, внутренность которой зрителям видна. В комнате камни, на изразцах над камином рисунок красками, изображающий голову петлюровца в папахе с красным шлыком, и крупная надпись тушью: «Союзники — мерзавцы».
В камине догорает огонь.
На сцене Николка(он в защитной блузе, в черных рейтузах и высоких сапогах, погоны юнкер-офицерские, Николка немного заикается), и Алексей(в синих рейтузах с гусарским галуном, во френче без погон).
Оба греются у камина.
Николка (играет на гитаре и поет) .
Пулеметы мы зарядили,
По Петлюре мы палили
Киев город мы прославим,
На Крещатике киоск поставим
Петлюрчики, чики…
Голубчики, чики…
Покажите-ка ваш мандат!
Пулеметы мы зарядили,
По Петлюре мы палили
Пулеметчики, чики…
Голубчики, чики…
Выручали вы нас, молодцы!
Алексей. Черт тебя знает, что ты поешь. Пой что-нибудь порядочное.
Николка (поет) .
Хошь ты пой, хошь не пой,
В тебе голос не такой!
Есть такие голоса,
Дыбом встанут волоса.
Алексей. Это как раз к твоему голосу и относится.
Николка. Алеша, это ты напрасно. Ей-богу, у меня есть голос. Ну, конечно, не такой, как у Шервинского, но все-таки порядочный. Драматический, вернее всего, тенор. Леночка, а Леночка, как по-твоему, есть у меня голос?
Елена (за сценой) . У кого? У тебя? Нету никакого.
Николка. Это она расстроилась, оттого так и отвечает. А между тем, Алеша, мне учитель пения говорил: «Вы бы, говорит, Николай Васильевич, в опере, в сущности, могли петь, если бы не революция».
Алексей. Дурак твой учитель пения.
Николка. Я так и знал. Полное расстройство нервов в турбинском доме — у меня голоса нет, а вчера еще был, учитель пения дурак, и вообще пессимизм. А между тем я более склонен к оптимизму. (Играет на гитаре.) Хотя ты знаешь, Алеша, я сам начинаю удивляться. Ведь девять часов уже, а он сказал, что днем приедет. Уж не случилось ли с ним чего-нибудь в самом деле?
Алексей. Ты потише говори.
Николка. И главное, неизвестно, что предпринять. (Пауза.) Вот комиссия, создатель, быть замужней сестры братом.
Алексей. В особенности, когда у этой сестры симпатичный муж.
Николка. Да. Вообще, туманно и паршиво. (Бренчит, напевает минорно.)
Туманно… туманно… ах, как все туманно.
Елена (за сценой) . Который час в столовой?
Николка. Э… девять. Без пяти. Наши часы впереди, Леночка.
Елена (за сценой) . Не сочиняй, пожалуйста.
Николка. Ишь, волнуется…
Алексей. Не надрывай ты душу, пожалуйста. Спой лучше юнкерскую.
Николка (встает, начинает марш на гитаре и поет, постепенно выходя на авансцену) .
Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы!
Съемки у нас опять начались.
Гей, песнь моя любимая,
Буль, буль, буль, бутылка казенного вина!
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные…
За сценою, приближаясь, громадный хор — глухо и грозно, в тон Николке, как бы рождаясь из его гитары, — поет ту же песню. Электричество внезапно тухнет, и все, кроме освещенного Николки, исчезает в темноте.
Хор.
То юнкера, гвардейцы идут…
Затихает, удаляется.
Алексей (в темноте) . Елена! Где ты? Свечи у тебя есть? Это наказание, честное слово! Каждую минуту тухнет.
Еленапоявляется со свечой, и электричество тотчас загорается.
Какая-то часть прошла.
Еленатушит свечу.
Николка (поет) .
Съемки примерные,
Съемки глазомерные,
Вы научили нас дачниц любить…
Читать дальше