Михаил Булгаков - Том 7. Последние дни

Жуковский. Ай-яй-яй!..

Данзас (спросонок) . А? (Садится.) Мне приснилось, что я на гауптвахте. Ну, это, натурально, сон в руку.

Жуковский. Константин Карлович, я буду за вас просить государя.

Данзас. Благодарю вас, но не извольте трудиться. (Щупает эполеты.) Прощайте. Эх, линейный батальон, кавказские горы!

Жуковский. Извольте глянуть, что на улице делается. (Шепнет.) Тысячная толпа. Кто бы мог ожидать?

Данзас. Я уже насмотрелся.

Дверь из внутренних комнат открывается. Выходит Пушкинаи с ней горчичная девушка.

Девушка. Барыня, извольте идти к себе. Барыня, пожалуйте…

Пушкина (девушке) . Уйди.

Девушкауходит.

(Подходит к дверям кабинета) Пушкин, можно к тебе?

Данзас. Вот, не угодно ли?

Жуковский (преградив Пушкиной дорогу) . Наталья Николаевна, опомнитесь!

Пушкина. Какие глупости! Рана неопасна. Il vivra! [137]Надобно дать еще опию и тотчас на Полотняный Завод… Приятно дерзкой эпиграммой взбесить оплошного врага… Приятно зреть, как он упрямо… упрямо… склонив… забыла, все забыла… приятно дерзкой эпиграммой… Пушкин, вели, чтобы меня пустили к тебе!

Жуковский. Наталья Николаевна!..

Данзас (приоткрыв дверь в столовую) . Господин доктор… Ваше превосходительство…

Арендт (выходит) . Э, сударыня, сударыня, нечего вам здесь делать, пожалуйте. (Капает в рюмку лекарство, подносит Пушкиной) Пожалуйте, выпейте.

Пушкинаотталкивает рюмку.

Так делать не годится, пойдемте-ка.

Пушкина. Это низко! Позвали какого-то акушера. Разве это мыслимо! Как вы могли это допустить!

Арендт (увлекает из комнаты Пушкину) . Идемте, пойдемте, сударыня.

Пушкина. Приятно дерзкой эпиграммой взбесить… Все забыла… все забыла я, все… Александрине я не верю!

Арендтскрывается с Пушкиной.

Жуковский. Заклюют бедную! Заклюют се теперь!

Данзас. Да было ли, не было?

Жуковскийвздыхает.

Ох, не уехал бы он от меня! Поверьте, не уехал бы! Но не велел! Да и как вызовешь? Завтра запрут.

Жуковский. Что вы говорите? Умножить горе хотите? Все кончено, Константин Карлович.

За закрытыми дверями очень глухо, со стороны передней, донесся мягкий складный хор. Данзасмахнул рукой, поправил смятые эполеты. И вышел в столовую. Когда он открывал дверь, донесся из сеней сладкий и печальный хор: «К тихому пристанищу…», потом тихо. Из внутренних комнат выходит Гончарова, подходит к фортепиано, берет склянку.

Гончарова. Ма vie est finie! [138]Погибли мы, Василий Андреевич! А мне больше жизни не будет. Да я и жить не хочу.

Жуковский. Александра Николаевна…

Гончарова. Василий Андреевич, я не пойду к ней больше. Оденусь я сейчас и пойду на улицу. Не могу я здесь больше оставаться.

Жуковский. Не поддавайтесь этому голосу! Это темный голос, Александра Николаевна! (Шепотом.) Да разве можно ее бросить? Ее люди загрызут.

Гончарова. Да что вы меня мучаете, тяжело мне!

Жуковский. Провидение, провидение. К нему обратитесь, оно несчастных укрепит… А я вам велю, идите.

Гончароваидет и скрывается во внутренних дверях.

Что ты наделал?! (Прислушивается к хору.) Да. Земля и пепел… (Садится, что-то соображает, потом берет с фортепиано листок бумаги, записывает что-то.) …Не сиял острый ум… (Бормочет что-то.) …В этот миг предстояло как будто какое виденье… и спросить мне хотелось: что видишь?..

Дверь из столовой бесшумно открывается, и тихо входит Дубельт.

Дубельт. Здравствуйте, Василий Андреевич!

Жуковский. Здравствуйте, генерал.

Дубельт. Василий Андреевич, вы запечатывать собираетесь?

Жуковский. Да.

Дубельт. Я прошу вас, повремените минуту, я войду в кабинет, а потом мы приложим и печать корпуса жандармов

Жуковский. Как, генерал? Государю было угодно возложить на меня опечатание и разбор бумаг! Я не понимаю! Я буду разбирать бумаги. Один. Я не понимаю, зачем другая печать!

Дубельт. А разве вам не приятно, Василий Андреевич, ежели печать корпуса жандармов будет стоять рядом с вашей печатью?

Жуковский. Помилуйте, но…

Дубельт. Бумаги должны быть представлены на прочтение графу Бенкендорфу.