Михаил Булгаков - Том 7. Последние дни

Долгоруков (тихо) . Стоп. Место занято.

Богомазов. Ба! Князь! Вы, как видно, отшельник. Изволите этим из любви к чистому искусству заниматься?

Долгоруков. А вы? Тоже из любви к чистому?..

Богомазов. Я случайно.

Долгоруков. Присаживайтесь. Что-что, а шампанское хорошее.

Выпивают.

Богомазов. Бал-то каков, а? Семирамида! Любите, князь, балы?

Долгоруков. Обожаю. Сколько сволочи увидишь.

Богомазов. Ну-ну, Петенька, вы смотрите…

Долгоруков. Я вам не Петенька!

Богомазов. Ну-ну, князенька, вы недавно пеленки пачкали, а я государю своему статский советник. Уж больно у вас язык остер!

Долгоруков. Я вынужден просить вас не выражаться столь тривиально!

Богомазов. На балу цвет аристократии.

Долгоруков. На балу здесь аристократов счетом пять человек, а несомненный из них [только ]один я.

Богомазов. Одначе! Любопытен был бы я знать, это как же?

Долгоруков. А так, что я по прямой от святого происхожу. Да-с. От великого князя Михаила Всеволодовича Черниговского, мученика, к лику святых причтенного.

Богомазов. На вас довольно взглянуть, чтобы увидеть, что вы от святого происходите. (Указывает сквозь чащу.) Видали, прошел? Это кто, по вашему? Граф Иван Кириллович?

Долгоруков. Он самый. Купил чин гофмейстера, заплатил двадцать тысяч рублей серебром Жеребцовой, любовнице старика Волконского. [Холуй. (Выпивает.) ]

Богомазов. Так, так. А вон это? Ведь это князь Григорий?

Долгоруков. Нет, это брат его, Ипполит. Известная скотина.

Богомазов. Ой, смотрите, князь, услышат вас когда-нибудь, нехорошо будет…

Долгоруков. Авось ничего не будет. Ненавижу. Дикость монгольская, подлость византийская, только что штаны европейские. Дворня, холопия! Трудно решить, кто из них гаже!

Богомазов. Ну, конечно, где же им до святого мученика Петеньки!

Долгоруков. Вы не извольте острить.

Выпивают.

(Шепотом.) Сам был.

Богомазов. Его величество?

Долгоруков. Он.

Богомазов. С кем разговаривал?

Долгоруков. С арабской женой. Что было! Поздно изволили пожаловать.

Богомазов. А что?

Долгоруков. Руку гладил.

Выпивают.

Будет скоро наш поэт украшен. (Кривляется, приставляет рожки к затылку.)

Богомазов. Что-то, вижу я, ненавидите вы Пушкина, а? Ну, по дружбе?

Долгоруков. Презираю. [Плебей. А лезет. ] Смешно. Рогоносец. Умора! Здесь тет-а-тет, а он стоит у колонны, во фрачишке каком-то канальском, волосы всклокоченные, а глаза, как у волка! Дорого ему этот фрак обойдется!

Богомазов. [Слушок ходил такой, князь Петр, что будто на вас он эпиграмму написал? ]

Долгоруков. [Плюю на бездарные вирши. ]Тссс, тише!

В зимний сад входит Гекеренв мундире, в иностранных и русских орденах; садится. Через некоторое время показывается Пушкина, входит в сад.

Геккерен (вставая навстречу Пушкиной) . Я следил за вами, как вы проходили, и понял, почему вас называют северной Психеей. О, как вы цветете! Как пленяете всех! Dieu aussi a essayé de faire des ouvrages; sa prose cest l'homme, sa puésie cest la fémme. [121]

Пушкина. Ax, барон, барон!

Геккерен. Я, впрочем, понимаю, как надоел вам рой любезников с их комплиментами. Присядьте, Наталья Николаевна, я не наскучу вам?

Пушкина. О, нет, я очень рада. (Присаживается, беспокойно оглядывается, как будто ищет кого-то.)

Пауза.

Геккерен. Он сейчас придет.

Пушкина. Я не понимаю вас, о ком вы говорите?

Геккерен. Ах, зачем так отвечать тому, кто относится к вам дружелюбно? Я не предатель. Ох, сколько зла еще сделает ваша красота! (Шепотом.) Верните мне сына. Смотрите, что вы сделали с ним! Он любит вас.

Пушкина. Барон, я не хочу слушать такие речи.

Геккерен. Нет, нет, не уходите. Он тотчас подойдет. Я нарочно здесь, чтобы вы могли перемолвиться несколькими словами.

В колоннаде показывается Дантес. Входит в зимний сад. Геккеренотходит несколько в сторону. Богомазови Долгоруков, зашипев друг на друга, проваливаются в чашу.

Дантес (Пушкиной) . Я видел, как вы с ним разговаривали. Ваша рука была в его руке?