Виолетта Широкова - Лизонька

Конфеты и шоколад.

Арахис в белой глазури. В хрустальной корзинке.

Все дорого-богато. Шикарно.

Телевизор! Сначала черно-белый. А потом и цветной.

Телевизор на кухне. Маленький. В красном корпусе.

И проигрыватель у Лизоньки имелся. И магнитофон.

Большие пластинки. Яркие футляры.

Непонятные слова. Иностранные.

Все такое нереальное. Заграничное. Чужое. Манящее.

Высоцкого впервые мы услышали тоже у Лизоньки.

Из динамика бобинного магнитофона.

Дети. Что мы вообще могли понять из его талантливой поэзии?

Уловить, услышать в этом надрыве?

В мятежных, тайных, взрослых стихах?

Осмыслить в рваных, как выстрелы, рифмах.

Через шуршание многоразовой записи. Через дефекты пленки.

Но ритм, накал, хриплый голос, нас завораживали.

Мы молча слушали. Как откровения.

До сих пор помню все эти тексты наизусть.

С первых аккордов узнаю любую его песню.

Вряд ли Лизонька вникала в подтексты, двойное дно, смыслы творчества барда.

Ее радовал сам факт наличия магнитофона. Модной новинки.

Всеобщих восторгов.

И запрещенного Высоцкого.

Для монументального магнитофона был выделен столик.

С салфеткой. Кружевной.

На нем он и красовался. Как патефон, у купцов.

Самой неотразимой была мебель.

Произведение мастеров страны соцлагеря.

Венец творенья!

Темный орех. Натуральный шпон.

Завитушки и молдинги.

Жилая комната и спальня. Прихожая и кабинет.

Все в едином стиле.

По всей квартире. Красота!

«А вот и мои мебелЯ! ГДР! 39 предметов!» – сообщала гордая Лизонька.

Мебеля произносилось со значением. С ударением на последний слог.

И «тридцатьдевятьпредметов» прямо выпевалось ею.

Деревня выпирала из Лизоньки.

Кичилась и хвасталась. Беззастенчиво.

Разводила широко руками.

Самоутверждалась перед посетителем.

Проводила экскурсию по квартире.

Ах!

Экскурсанты замирали от восторга!

Сразу чувствовали слабость в ногах.

Лизонька самодовольно улыбалась.

Письменный стол и кресло. Обеденный стол. Раздвижной.

Шесть стульев. Причудливые ножки.

Пуфики, банкетки, комоды. Столики и тумбочки.

Кровать и прикроватная скамья.

Софа.

Низкая табуреточка под ноги. Лизонькины. Уставшие.

Такая миленькая! На трех тонких ножках.

На диване – небрежно брошенный белый плед, с длинным ворсом. Эффектно.

Видимо, идея была подсмотрена в болгарском интерьерном журнале «Наш дом».

Красочном. Стильном. Инопланетном.

Взята на вооружение.

У каждой тумбочки и шкафчика – свой ключик.

Витой. Желтого металла.

Как Золотой ключик, открывающий заветные двери в другую, красивую жизнь.

Райскую. Сытую.

Торшеры и бра. Люстры и абажуры.

Книжные шкафы ломились книгами. Разноцветные, золоченые корешки.

Подписные издания.

Ни разу не видели Лизоньку читающей. Или чтобы с книгой.

Но библиотека у нее была шикарная.

Грамотно составленная и подобранная.

Оставленные на столике журналы были.

Как бы случайно раскрыты на самой красивой картинке.

А вот книг – не было.

А может и правда читала этот журнальчик.

На досуге. Без свидетелей.

Просматривала. Вальяжно и ленивенько.

В шкафах пониже – стопки журналов.

Модных. Западных. С цветными иллюстрациями.

Про рукоделие.

С выкройками. Чертежами и схемами.

За рукоделием Лизоньку тоже никто и никогда не видел.

Но журналы лежали высокой стопкой. Копились.

Все такое нереальное. Такое несоветское.

Недоступное. Дефицитное.

Фантастика.

Вообще-то полное имя у Лизоньки было

Пудовкина Елизавета Игнатьевна.

Так значилось на табличке. На двери ее кабинета.

И в паспорте.

Фамилия была чужая. Смешная. Первого мужа.

Ее Лизонька не любила. Но прославляла.

Мужа уже не было. А фамилия была.

Замужем Лизонька была ровно год.

Давно.

И ей хватило.

В сибирской глубинке особо выбора женихов не было.

Послевоенные годы.

А Витька Пудовкин был чуть постарше.

Опытнее. Проявлял настойчивость.

Свистел под окнами.

Активно окучивал. Прижимал жарко.

Губами впивался. Целовал.

Витя всегда был парнем дерзким. Задиристым. Неуправляемым.

Пьющим. Хронически.

С дрянной генетикой. Невзрачной внешностью. Впалой грудью.

Крикливый. Нахрапистый.

Подвывих.

С детства дегустировал самогон, как сомелье. Знаток.

Давал свое заключение.