Торнтон Уайлдер - Мост короля Людовика Святого. Мартовские иды. День восьмой

В семидесятые и восьмидесятые годы горожане немало глумились над обитателями Геркомерова холма, называя их «кликушами», «трясунами», а то и просто «юродивыми»; но мало-помалу их образцовая честность и строгий аскетический образ жизни завоевали им своеобразное недоуменное уважение. В течение многих лет молодые ковенантеры женились только на девушках из своей же общины, так что каждый из нынешних жителей селения сам себе доводился родственником в каком-то колене. Правда, еще в середине шестидесятых годов они слышали о тех нежелательных последствиях, которые подобные браки могут иметь для потомства. Им об этом рассказывал предшественник доктора Гиллиза, так же как и сам он впоследствии, избранный конгрегацией на должность общинного врача. Старейшины слушали его внешне бесстрастно, однако же несколько встревожились — доктор Уинстид, по счастью, был превосходным лектором. После его лекции в общине был заведен новый обычай: время от времени тот или иной старейшина совершал путешествие в один из восточных штатов, где имелись поселения родственных сект. Оттуда они привозили невест и женихов для геркомеровской молодежи (но не на основе взаимности). Доктор Гиллиз догадывался, хотя и не мог знать наверное, что тут не обходилось без денежных расчетов.

А в то же время упорно держался неизвестно кем пущенный слух, будто жизнь на Геркомеровом холме отнюдь не так безгрешна, как кажется со стороны. Говорили, что воскресные вечерние службы в молельне заканчиваются беснованьем, плясками и выкриками «на непонятных языках» — словом, «настоящими оргиями», по выражению видных философов-моралистов из бара при гостинице «Иллинойс». Но поскольку ни один посторонний ни разу не пробыл и трех минут ближе, чем в пятидесяти ярдах от молельни, проверить эти рассказы не представлялось возможным.

Порки оставил Роджера перед домом своего деда, а сам пошел привязать лошадей.

Дьякон сидел в плетеном кресле-качалке на узенькой галерее, заменявшей парадное крыльцо. Ноги его были укрыты домотканым одеялом. Он был очень смуглый, с такими же, как и у внука, черными, лишенными блеска глазами. Индейские лица почти не меняются с тридцати лет до семидесяти.

— Извините, что не встаю вам навстречу, мистер Эшли, — сказал он и жестом пригласил Роджера сесть на стул рядом.

Он повернулся и долгим взглядом посмотрел на гостя. Роджер почувствовал благоговейный трепет, а потом нежность. У него никогда не было деда. Наконец Дьякон заговорил.

— Знаете ли вы, что ваш отец пришел на помощь нашей общинной церкви, когда ей понадобилась помощь?

— Нет, Дьякон, — с удивлением ответил Роджер.

Последовала одна из долгих индейских пауз, к которым Роджер привык с детства. Они были как глубокий живительный вдох.

— В то время вам было, наверно, лет одиннадцать. Наша церковь стояла тогда вон на том крутом холме. Весна принесла с собою неделю проливных дождей. Со всех склонов стала оползать земля. Однажды среди ночи церковь скатилась в долину. Она несколько раз перевернулась и разбилась в щепки.

Снова долгая пауза.

— На следующей неделе, как только дороги вновь стали проезжими, ваш отец приехал сюда. Он дал старейшинам сто пятьдесят долларов.

Пауза.

— Это было намного больше, чем он мог себе позволить. Вы знаете, что ваш отец не был богатым человеком?

— Я начал понимать это лишь в последние годы, Дьякон. Дома отец никогда не говорил о деньгах.

— Мы отдавали ему долг понемногу, частями, но каждый цент из тех денег, что мы ему приносили, он употреблял на помощь нашим же детям. Ваш отец жил с широко раскрытыми глазами, мистер Эшли. Знаете ли вы, что это он послал Аристида учиться сапожному делу в Спрингфилд?

— Нет, Дьякон.

— Рот вашего отца не был так широко раскрыт, как его глаза.

Долгая пауза.

— До того дня, когда он привез нам эти деньги, никто из нас, стариков, не сказал с ним ни единого слова. Но он знал всех наших молодых людей. Ваш отец любил молодежь. А молодежь это ценит, особенно в людях со стороны. Мы наблюдали за ним, а когда он привез нам деньги, мы поняли, что и он наблюдал за нами.

Пауза.

— Можете ли вы сказать мне, каких религиозных убеждений придерживался ваш отец?

Роджер помедлил.

— По воскресеньям он водил нас в методистскую церковь. Дома он ни о чем таком не говорил. Вечерами мы читали вслух Библию. Некоторые ее части он очень любил, но никогда не пытался толковать их. Я не знаю, что происходило в его душе. Когда доктор Бенсон пришел к нему в тюрьму, он попросил его больше не приходить. Вы, наверно, слыхали об этом. Я хотел бы ответить на ваш вопрос, Дьякон. Я хотел бы знать, что вам ответить.