Генри Грин: Возвращение «Back»

Мистер Грант громко позвал жену.

— Иду, дорогой, — свирелью откликнулась она и — вся какая-то чересчур ладненькая — вышла к ним. Она мелко засеменила вниз и прямиком направилась к Чарли, заключив его в объятья.

— Джон, Джон! — пропела она дважды.

— Нет, дорогая, это не Джон — это Чарли вернулся с войны.

Она склонила к нему на грудь голову, и Чарли, глядя на ее поседевшие волосы, осторожно обнял ее за плечи.

— Как они жестоки со мной, Джон, — и тихо потекли слезы.

— Ну же, дорогая, это Чарли Саммерс.

— Не стоит, — пробормотал Чарли.

— Джон, не верю своим глазам, ты вернулся!

— Вот, я же говорил, она решила, ты ее брат. Он скончался в семнадцатом.

— Джон, братик мой, малыш! — почти радостно воскликнула она. Но Чарли не давал воли чувствам.

Миссис Грант немного отстранилась и, обняв его за плечи, впилась в него взглядом. Как-то она излишне, чересчур опрятна. Не считая пары слезинок на подбородке и влажных дорожек, что пролегли от краешек неестественно блестящих глаз. Но в остальном комар носа не подточит.

— Эми, прошу тебя, — взмолился мистер Грант.

— Но что же мы стоим! Право, где мои мозги?

Она повела его в гостиную. Усаживаясь, он заметил, что она смотрит на него уже менее уверенно и быстро, куда-то в сторону, затараторила о войне, дескать, как это невыносимо, особенно теперь, когда сдались русские.

— Ужасная война, — и вдруг загородилась руками, словно он перед ней разделся.

— Побудь тут, сынок, а я пока приготовлю нам чай, — заявил Грант, выходя из комнаты. — Я на минуту.

Чарли не хотел оставаться с ней наедине, он открыл было рот, чтобы возразить, но, как это часто бывало, опоздал.

— Так жестоки, — пробормотала миссис Грант, когда они остались одни.

Оба молчали. Она сидела, закрыв лицо руками. Чарли было страшновато сидеть с ней вдвоем в одной комнате, но постепенно он о ней забыл и ни с того ни с сего вспомнил про галстук, что забыл его купить, хотя с утра собирался.

— Ты ведь не Джон, верно? — звякнуло в тишине.

Но он не успел ответить: в комнату вошел мистер Грант и вкатил перед собой тележку с чаем.

— А вот и мы, — торжественно объявил он.

— Джон всегда пил со сливками, — обратилась она к крошечному полупустому кувшину с молоком. — Ах да, я же забыла. Вы ведь не Джон. Все моя память. Знаете ли, я быстро устаю последнее время.

Мистер Грант принялся разливать чай.

— Странно, — обратился он к Чарли. — Раньше это делала Роза, помнишь? — Чарли помнил, но промолчал. — Настаивала, что это только ее обязанность. Еще когда с косичками бегала, — оживленно продолжал он. — Бывало, такой переполох устроит, чтобы ей разрешили. Это Чарли Саммерс, дорогая, — выпалил он. — Ты ведь его помнишь, Эми? Он часто заходил к нам на чай в старые времена. И заплетала в них розовые ленты, — он осекся. — Но ты непременно должна помнить, — голос его сделался глухим, — он еще встречался с Розой, и вот решил проведать, как там ее старики.

Чарли молчал и, как завороженный, смотрел в свою пустую чашку.

— Но вы совсем не едите, — сказала она в ответ, и перед его носом вырос кусок пирога. — Знаю, временами я сама не своя. Но вы должны быть снисходительны к нам. Мы ведь живем очень замкнуто. Очень.

— Я слышал, Вы работаете в АРБС, миссис Грант?

— Ах, да, боже мой, боже мой, что за работа, иногда думаю, всё, уйду совсем, вы не поверите, мистер… мистер… ах я, бестолковая, простите, опять забыла ваше имя.

Чарли заметил, что она ни разу не обратилась прямо к мистеру Гранту.

— Чарли Саммерс, дорогая, — выпалил мистер Грант.

— Разумеется. Мистер Саммерс. Вы только подумайте, мы пережили такие налеты этих цеппелинов, вот еще совсем недавно, прямо посреди бела дня, но дорогой, тебе не кажется, что мистер… мистер… — муж строго посмотрел на нее и она загородила руками рот.

— Она уверена, что ты пришел с Большой войны.

— Конечно.

— Что Германия? Пришлось горя-то хлебнуть? И главное, ни конца этому ни краю. Вижу, натерпелся ты в этом плену, верно? В каких краях сидел?

Старик был почти груб. По-видимому, его раздосадовало поведение жены. Но Чарли вновь мучил приступ тошноты, которая последнее время подступала к нему всякий раз при упоминании лагеря.

— Не стоит.

— Прости, сынок, что с нас взять, стариков — для нас все позади. Придет время, сам поймешь. Теряется связь с миром, вот что. И самое обидное — этого не замечаешь. Ты мне вот что скажи — тяжко там без женщин? Ведь это неестественно. Просто в голове не укладывается, как можно их вообще не видеть. Ну и в переплет ты попал, — добавил он с самым искренним сочувствием, не замечая, как странно, или — если угодно — сколь непосредственно, прозвучали эти слова в присутствии его больной жены.