Саша Гитри - «Мемуары шулера» и другое

— Двадцать пять луидоров на «17»!

— Ставки сделаны, месьё! — возражает крупье.

Вы послушно забираете все фишки назад — но тут наступает черёд возмутиться вашему сообщнику:

— Прошу прощенья, месьё, но я поставил сто франков на «17»!

Вы быстро пересчитываете свои стофранковые фишки, признаёте свою «ошибку» и с извинениями возвращаете одну из них на «17».

После чего крупье выплачивает вашему сообщнику три с половиной тысячи франков.

Только упаси вас господь повторять этот трюк за одним и тем же столом дважды кряду — обоих тут же выставят вон, и без всяких церемоний.

Другое дело карты, тут игра идёт только между партнёрами, и поскольку это никак не угрожает интересам заведения, то и надзору куда меньше. Вот уж где перед вами открываются безграничные возможности для шулерства. Я вынужден был сказать: открываются, хотя с тех пор, как взяли моду запаковывать колоду в эти дрянные оболочки, стало совсем невозможно, если, конечно, у вас нет сообщника, тайком запустить в игру то, что называют приплодом — 16 или 18 карт. Эти подготовленные заранее приплоды обеспечивают банкомёту четыре выигрыша кряду.

И позвольте порекомендовать вам, только не примите за советы, несколько приёмов:

1. Коляска.

2. Оплеуха.

3. Кегли.

4. Деревенская девятка.

5. Наконец, ряды карт одной масти, из которых одна, самая знаменитая, носит название Грозная 705.

Поделюсь с вами также и секретом довольно изощрённой разновидности «коляски» — ибо её можно покатить даже на расстоянии. Вам ведь знакома эта жёлтенькая круговая сеточка, что ограничивает на столиках для игры в баккара место, предназначенное для игроков. Любая сумма денег, поставленная за пределами этой сетки, превращается в ставку — и стало быть, в подставку... А если они не там, то как бы ещё остаются в вашей собственности. А поставь вы её прямо на сетку, они вроде как наполовину там, наполовину здесь. Если вы делаете ставку таким манером — всё равно, фишками или ассигнациями — то по правилам должны произнести: «Половину суммы — или фишки». Но поскольку это и так понятно, то можно и промолчать.

Вы сидите с сигаретой в зубах, а перед вами пара-тройка свёрнутых вчетверо тысячефранковых ассигнаций. Берёте одну из них и, вместо того, чтобы положить её на стол плашмя, этак небрежно вешаете верхом на жёлтую сетку, будто острая крыша на домике.

Банкомёт раздаёт карты. Если он выигрывает, то, само собой, вы проигрываете свои пятьсот франков. Но в случае, если проигрывает он, вы выдуваете в сторону своей ассигнации струйку дыма, ибо заблаговременно позаботились набрать в лёгкие побольше воздуха — и вот она, ваша бумажка, лениво, будто нехотя, вспархивает и приземляется за пределами жёлтой сетки. А ваша ассигнация, что была поставлена вроде «наполовину», оказалась «выигравшей на все сто». Короче, вы рискуете потерять свои пятьсот франков, зато у вас есть шанс выиграть тысячу.

Никогда бы себе не простил, не поделись я с вами ещё одним трюком, коего почитаю себя смиренным изобретателем и который имеет то преимущество, что сулит вам немалый куш, не подвергая вас ни малейшему риску. Вы кладёте перед собой отполированный до блеска золотой портсигар, над которым, будучи банкомётом, словно над зеркалом проносите две карты, предназначенные для понтёра. И теперь, зная, что это за карты, можете сорвать шестёрку или так и остаться на четвёрке. Вот вам новые возможности, на использовании которых не беру на себя смелость настаивать.

Хотя раз уж нынче выдался такой вечер, что меня потянуло на откровения, должен признаться, что если мне и удалось сколотить себе шулерством целое состояние, то только благодаря тому, что упорным трудом достиг ловкости рук не хуже циркового фокусника. Что позволило мне от души отдаться своему греховному промыслу, ни разу не совершив неосторожности повторять трюк более одного-двух раз за вечер, не проделывая его два дня кряду в одном и том же городе и никогда не мелочиться, ставя суммы, которые бы не стоили свеч.

И вот как я всё это проделывал.

В рукавах своего смокинга, специально сшитого для этих целей, я прятал четыре девятки, а с ними ещё полено. Поленом мы называем десятку или какую-нибудь картинку. Потом, переходя от стола к столу, я выслеживал банк в пару десятков тысяч франков. И ставил — всегда стоя. Причем, самым что ни есть изысканным манером. Если я выигрывал, то клал себе в карман тысяч двадцать франков, не меньше. Если же проигрывал, платил, сколько с меня причиталось, цедя сквозь зубы: «Играю дальше». И вот тут-то, убедивши банкомёта в своей добропорядочности, я мог позволить себе подменить две сданные мне карты теми, что были припасены у меня загодя.