Вдругъ передъ нимъ точно изъ земли выросло что-то такое черное, огромное. Онъ замолкъ. А то огромное нагибалось, нюхало землю, подпрыгивало, быстро исчезало въ темнотѣ и опять появлялось. Не оставалось никакого сомнѣнія въ томъ, что это левъ. Можно было ясно различить его четыре лапы, почти всю фигуру и большіе, блестящіе въ темнотѣ глаза. Тартаренъ приложился, спустилъ курокъ, другой… Бацъ!… бацъ!… Готово. Прыжокъ назадъ — и охотникъ замеръ на мѣстѣ съ обнаженнымъ охотничьимъ ножомъ въ рукѣ. Страшный вой раздался въ отвѣтъ на выстрѣлы Тартарена.
— Ловко угодилъ! — крикнулъ храбрый тарасконецъ, готовый встрѣтить звѣря ударомъ ножа.
Выстрѣлъ дѣйствительно угодилъ ловко, и звѣрь скрылся, продолжая выть. Но охотникъ не тронулся съ мѣста; онъ ждалъ самку… какъ описано въ книгахъ. Къ сожалѣнію, самка не пришла. Прождавши еще часа два, Тартаренъ почувствовалъ порядочную усталость. Земля была сыра, ночная свѣжесть и морской вѣтерокъ давали себя чувствовать.
— Теперь можно и соснуть до утра, — разсудилъ охотникъ и, во избѣжаніе ревматизма, принялся за раскладываніе своей ручной палатки.
Только тутъ вышелъ неожиданный казусъ: палатка оказалась такъ хитро устроенной, такъ хитро, что разложить ее не было никакой возможности. Какъ онъ не бился, какъ ни кряхтѣлъ, ничего не выходило и палатка не раскрывалась. Такіе зонты иногда попадаются, что, какъ на смѣхъ, въ сильный дождь-то ни за что ихъ и не раскроешь. Измученный Тартаренъ бросилъ палатку на землю и улегся на нее, ругаясь самою отборною провансальскою бранью.
Тра-ля-ля… Тра-ля-ля-ля!…
— Quès асо? Что такое? — проговорилъ Тартаренъ съпросонья.
Въ казармѣ Мустафы трубили зорю. Охотникъ за львами протиралъ глаза въ крайнемъ недоумѣніи. Гдѣ онъ? Гдѣ вчерашняя дикая пустыня? Знаете ли, читатель, гдѣ онъ былъ? На грядахъ артишокъ, между грядами цвѣтной капусты съ одной стороны и свеклы — съ другой. Его пустыня была засажена овощами. А тутъ же близехонько, на зеленыхъ холмахъ верхней Мустафы, бѣлѣли хорошенькія алжирскія виллы, облитыя розовымъ свѣтомъ наступающаго утра, — ни дать, ни взять окрестности Марсели съ ихъ хорошенькими дачками. Мирный и со всѣмъ буржуазный видъ огородовъ до крайности удивилъ и разсердилъ нашего бѣднаго героя.
— Съ ума, должно быть, сошли эти люди, — разсуждалъ онъ самъ съ собою, — нашли гдѣ сажать артишоки, когда тутъ львы бродятъ! Вѣдь, не во снѣ же мнѣ все приснилось… Левъ былъ здѣсь… вотъ и явное доказательство.
Явнымъ доказательствомъ служили кровавые слѣды убѣжавшаго звѣря. Съ благоразумною осторожностью, держа наготовѣ револьверъ, неустрашимый Тартаренъ направился по слѣдамъ и вышелъ на небольшой участокъ земли, засѣянный овсомъ. Овесъ помятъ, лужа крови, а въ лужѣ крови съ широкою раной въ головѣ лежитъ растянувшись… Угадайте, кто лежитъ?
— Левъ, разумѣется!
Нѣтъ, не левъ, — оселъ, одинъ изъ тѣхъ маленькихъ осликовъ, что въ Алжирѣ зовутъ буррико (а у насъ, въ Россіи, зовутъ ишаками).
VI
Самка. — Страшная битва. — Свиданіе кроликовъ
Въ первую минуту, при видѣ своей несчастной жертвы, Тартаренъ страшно разозлился. Да и было съ чего: стрѣлялъ льва — убилъ ишака! Но жалость быстро смѣнила собою чувство досады. Бѣдный ишачекъ былъ такой хорошенькій, такая у него добродушная мордочка. Кожа была еще теплая, бока судорожно вздрагивали отъ прерывающагося дыханія. Тартаренъ опустился на колѣна и попробовалъ остановить кровь своимъ алжирскимъ поясомъ. Великій человѣкъ ухаживаетъ за маленькимъ осликомъ. Можетъ ли быть что-нибудь трогательнѣе такой картины? И осликъ, въ которомъ чуть теплилась послѣдняя искра жизни, открылъ на мгновенье глаза и раза два или три пошевелилъ своими длинными ушами, точно хотѣлъ сказать: «Благодарю!… Благодарю!…» Послѣдняя судорога пробѣжала отъ головы до хвоста и ишачка не стало.
— Чернышъ! Чернышъ! — послышался голосъ, полный тревоги.
Зашуршали и раздвинулись вѣтки сосѣднихъ кустовъ. Тартаренъ вскочилъ на ноги и принялъ оборонительное положеніе. То пришла самка.
Пришла она, разъяренная и страшная, въ образѣ старой эльзаски, вооруженной краснымъ дождевымъ зонтомъ и вопящей на всю округу о пропавшемъ осликѣ. Лучше бы было Тартарену встрѣтиться съ настоящею львицей, чѣмъ съ этою сердитою старухой. Напрасно пытался бѣдняга объяснить ей, какъ все произошло по недоразумѣнію, какъ онъ принялъ Черныша за лъва африканской пустыни. Старуха приняла это за насмѣшку и съ крикомъ «tarteifle!» [2] Исковерканное мѣстнымъ говоромъ нѣмецкое: Der Teufel — чортъ.
начала бить Тартарена зонтомъ. Нашъ растерявшійся герой защищался, какъ могъ, отражалъ удары своимъ штуцеромъ, увертывался, отскакивалъ, кричалъ: «Позвольте, сударыня… позвольте…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу