Дино Буццати - Татарская пустыня

– Как дела? – спросил он бодрым голосом. – Лучше? Что-то ты, по-моему, очень уж бледен.

– Знаю, – холодно ответил Дрого. – Северяне далеко продвинулись?

– Еще как далеко, – сказал Симеони. – Их артиллерия уже поднята на гряду. Сейчас ее устанавливают… Ты уж прости, что я не зашел раньше… У нас тут настоящий ад… После обеда прибудет подкрепление, мне только сейчас удалось выкроить пяток минут…

– Завтра, – сказал Дрого и сам удивился, услышав, как дрожит его голос,

– завтра я надеюсь подняться – хоть немного тебе помогу.

– О, нет-нет, выбрось это из головы, главное – поскорее выздоравливай и не думай, что я о тебе забыл. У меня даже есть для тебя приятная новость: сегодня за тобой прибудет отличный экипаж. Война войной, а дружба прежде всего… – сказал он, собравшись с духом.

– Экипаж? За мной? Почему за мной?

– Ну конечно, за тобой, чтобы увезти тебя отсюда. Не можешь же ты вечно торчать в этой дыре. В городе тебя будут лечить лучше, там ты через месяц встанешь на ноги. А здешние дела пусть тебя не тревожат, основные трудности уже позади.

Дрого так и затрясся. Его, пожертвовавшего всем ради встречи с врагом, его, больше трех десятков лет жившего этой единственной надеждой, изгоняют из Крепости именно теперь, когда враг наконец-то у ворот!

– Тебе следовало хотя бы спросить моего согласия, – ответил он дрожащим от возмущения голосом. – Я с места не сдвинусь, я хочу быть здесь, и не так уж я тяжело болен, как ты думаешь, вот завтра поднимусь…

– Не волнуйся ты, ради бога, никто тебя не заставляет, от волнения тебе же хуже станет,– сказал Симеони с вымученной сочувственной улыбкой. – Мне только казалось, что так будет гораздо лучше, да и Ровина говорит…

– Что может сказать твой Ровина? Это он тебе посоветовал вызвать экипаж?

– Нет-нет, об экипаже у нас и разговору не было. Но он считает, что тебе полезно переменить обстановку.

И тогда Дрого решил поговорить с Симеони как с другом, излить перед ним душу, как прежде делал с одним лишь Ортицом. В конце концов, Симеони тоже человек.

– Послушай, Симеони, – начал он другим тоном. – Ты ведь знаешь, что здесь, в Крепости… все остаются служить только ради надежды… Это трудно объяснить, но ты-то должен меня понять. – (Нет, ничего он не мог ему объяснить. Есть вещи, которые до таких людей не доходят.) – Если бы нам… если бы не эта надежда…

– Не понимаю, – ответил Симеони с нескрываемым раздражением.

(К чему эта патетика, подумал он. Неужели Дрого от болезни начал впадать в детство?)

– Но ты же должен понять, – твердил свое Джованни. – Больше тридцати лет я сижу здесь и жду… Я упустил столько возможностей.

Тридцать лет – не шутка, и все тридцать лет я ждал, когда появится враг. Ты не можешь требовать, чтобы именно теперь… Чтобы именно теперь я уехал… Не можешь, я имею право остаться, если уж на то пошло…

– Хорошо, – резко произнес Симеони. – Я думал, что оказываю тебе услугу, а ты отвечаешь такой неблагодарностью. Выходит, не стоило труда… Я специально отправил двух вестовых, специально задержал переброску одной батареи, чтобы можно было пропустить твой экипаж.

– Но я же тебя не упрекаю, – отозвался Дрого. – Я даже признателен тебе, ты сделал это из лучших побуждений, я понимаю. – (О, какая мука, думал он, пытаться задобрить эту сволочь!) – Но ведь экипаж может остаться здесь. К тому же сейчас я, пожалуй, и не выдержу такого путешествия, – опрометчиво добавил он.

– Только что ты говорил, что завтра уже поднимешься, а теперь – что не можешь даже сесть в экипаж, прости, но, по-моему, ты сам не знаешь, чего хочешь…

Дрого попытался исправить свою оплошность:

– Но это же совершенно разные вещи, одно дело – проделать такое путешествие, другое – дойти до смотровой площадки… мне туда даже скамейку могут принести, и я сяду, если почувствую слабость. – (Сначала он хотел сказать «стул», но подумал, что это будет выглядеть и вовсе нелепо.)

– Там я смогу следить за несением караула… смогу хотя бы все видеть.

– Тогда оставайся. Оставайся! – сказал, как бы подводя черту, Симеони.

– Но я не знаю, где мне устроить прибывающих офицеров, не могу же я разместить их в коридорах или в подвале! А в твоей комнате можно было бы поставить три койки…

Дрого похолодел. Так вот до чего дошел Симеони? Решил отправить отсюда его, Дрого, чтобы освободить комнату? Только ради этого?

Заботы, дружба тут, оказывается, ни при чем? Я мог бы с самого начала догадаться, подумал Дрого, чего же еще ждать от такого подлеца?