Я встал, но в это время за судебным столом произошла какая-то заминка. Клерк что-то нашептывал судье, а пристав ехидно улыбался.
— Вы, оказывается, журналист, мистер Рэндолф? — любезно спросил его честь.
Этот вопрос застал меня врасплох, потому что в бурном, ходе событий я уже успел забыть и «Каубелл» и свою статью, — и теперь увидел себя на краю ямы, которую сам себе вырыл.
— Давай, давай, выкручивайся, — бормотал мне Хват.
— Нет, все кончено, остается только горько плакать, — простонал я в ответ.
Хват, ничего не знавший о моей статье, был очень удивлен.
— И да и нет, ваша честь, — ответил я судье. — Немного пишу, когда удается получить работу.
— Вы, насколько я знаю, проявляете большой интерес к местным делам. (Тут его честь взял со стола утренний выпуск «Каубелла» и пробежал глазами мою статью.) Колорит хорош, — заметил он, многозначительно поглядев на меня, — картины превосходны, написаны широкими мазками, в сарджентовской манере. А вот этот… этот судья, которого вы описываете… Все взято из жизни, как я понимаю?
— О, далеко не все, ваша честь, — ответил я. — Это так… собирательный образ… так сказать тип…
— Но тут особенно чувствуется местный колорит, сэр, явно местный колорит.
— Это уже прибавлено потом, — объяснил я.
— Значит, этот судья не списан с натуры, как можно было бы думать?
— Нет, ваша честь.
— Ага! Значит, просто пример безнравственного судьи?
— Более того, ваша честь, — храбро сказал я. — Это символическая фигура.
— Которой впоследствии придали местный колорит? Ха! А разрешите полюбопытствовать, сколько вы получили за эту работу?
— Тридцать долларов, ваша честь.
— Гм, хорошо! — Его тон резко переменился. — Молодой человек, местный колорит — опасная вещь. Признаю вас виновным в злоупотреблении им и приговариваю к тридцати дням лишения свободы, которые могут быть заменены штрафом в тридцать долларов.
— Увы! сказал я. — Эти тридцать долларов я прокутил вчера.
— Приговариваю еще к тридцати дням дополнительного заключения за растрату своего состояния. Следующее дело! — сказал его честь клерку.
Хват был ошеломлен.
— Вот так так! — прошептал он. — Ничего не понимаю! Все наши получили по десять дней, а ты шестьдесят. Вот так так!
Лейт зажег спичку, раскурил потухшую сигару и открыл книгу, лежавшую у него на коленях.
— Вернемся к прежнему разговору, — сказал он, — не находите ли вы, Анак, что, хотя Лориа разбирает особенно тщательно вопрос о распределении прибыли, тем не менее он упустил один важный фактор, а именно…
— Да, — рассеянно сказал я, — да.
Мальчик-лифтер понимающе усмехнулся. Когда он поднимал девушку наверх, глаза ее блестели, на щеках пылал румянец. И таким едва сдерживаемым волнением веяло от всего ее молодого существа, что даже в тесной кабинке стало как-то теплее. А теперь, на обратном пути, в кабинке словно зима наступила. Блеск глаз и яркий румянец погасли. Она хмурилась, и, когда ему удавалось поймать ее взгляд, он видел, что серые глаза потемнели и смотрят холодно. О, он хорошо знал все эти признаки. Его не обманешь, он все видит насквозь. Ведь когда-нибудь он и сам непременно станет репортером, вот только подрастет немножко, а пока… пока он изучает поток жизни, который разливается из его кабинки по всем восемнадцати этажам огромного небоскреба. Он распахнул перед девушкой дверцу и сочувственным взглядом проследил, как она решительным шагом направляется к выходу.
Во всей ее повадке чувствовалась сила — та сила, что дается близостью к земле и не так уж часто встречается на асфальте городских тротуаров. Но это была своеобразная, утонченная сила, придававшая всему облику девушки что-то мужественное, в то же время ничуть не лишая ее обаяния женственности. В этом сказалось доброе наследие предков. Искатели и борцы, люди немало поработавшие и головой и руками, — эти тени далекого прошлого, подарили ей неутомимое тело и вложили в него деятельную и смелую душу.
Но сейчас ее обидели, оскорбили.
— Я заранее знаю все, что вы скажете, — вежливо, но твердо прервал ее многословное вступление редактор, кладя конец свиданию, на которое, возлагалось так много надежд. — И вы сказали мне предостаточно, — продолжал он (с поразительным бессердечием, как казалось ей теперь, когда она припомнила весь разговор). — В газете вы никогда не работали. У вас нет ни опыта, ни сноровки. Вы, что называется, не набили себе руку. Вы получили среднее образование, а может быть даже окончили колледж или университет. По английскому языку у вас всегда были прекрасные отметки. Друзья в один голос твердят, что пишете вы великолепно, талантливо и так далее и тому подобное. И вот вы забрали себе в голову, что можете работать в газете, и требуете, чтобы я вас принял в штат. Но, к великому моему сожалению, вакансий у нас нет. Вы не знаете, сколько…
Читать дальше