— Ох, простите, — сказал Джонни Пай, — я и не знал, что кто-то здесь стал лагерем. Но вы, может быть, завтра зайдете ко мне домой, у моей жены несколько ножей затупились.
И прикусил язык, потому что старик поглядел на него очень пристально.
— Да это ты, Джонни Пай, — сказал старик. — Ну, как поживаешь, Джонни Пай? Долго же ты не приходил. Я несколько раз думал, что придется за тобой сходить. Но вот ты наконец и явился.
Джонни Пай был теперь взрослый, но тут он задрожал.
— Но это не вы! — воскликнул он. — Я хочу сказать — вы не он. Я всю жизнь знал, какой он с виду! Он крупный мужчина в клетчатой рубахе и в руке ореховая дубинка со свинцовым наконечником.
— О нет, — сказал точильщик безмятежно. — Ты, может быть, такого меня выдумал, но я не такой. — И Джонни Пай услышал, как коса — вжик, вжик вжикает по точилу. Старик смочил ее водой и вгляделся в лезвие. Потом покачал головой, как будто еще не вполне довольный, а потом спросил: — Ну как, Джонни, ты готов?
— Готов? — спросил Джонни хрипло. — Конечно, нет.
— Это они все так говорят, — сказал старик, кивая головой, и коса опять заходила по точилу — вжик, вжик.
Джонни вытер лоб и стал рассуждать.
— Понимаете, если бы вы нашли меня раньше, — сказал он. — Или позже. Я не хочу поступать неразумно, но у меня жена и ребенок.
— У всех есть жены, а у многих и дети, — сказал точильщик сердито и нажал на педаль так, что коса завжикала по точилу. И взметнулись вверх искры, очень яркие и чистые, потому что уже начало темнеть.
— Да прекратите вы этот чертов шум, дайте человеку подумать, разозлился Джонни. — Говорю вам, я не могу идти. И не пойду. Еще не время. Сейчас…
Старик остановил станок и указал косой на Джонни Пая.
— Дай мне хоть одну разумную причину, — сказал он. — Есть люди, о которых можно пожалеть. Но разве ты из их числа? Об умном человеке можно пожалеть, но разве ты умный человек?
— Нет, — сказал Джонни и вспомнил лекаря-травника. — Мне было где ума набраться, но я не захотел.
— Раз, — сказал старик и загнул один палец. — Ну, некоторые люди могут пожалеть о богатом. Но ты, как я понимаю, не богат.
— Нет, — подтвердил Джонни и вспомнил купца. — И не захотел разбогатеть.
— Два, — сказал старик. — Ум, богатство — это побоку. Но есть еще солдатская храбрость, геройство. Будь они у тебя, тогда еще было бы о чем рассуждать.
Джонни Пай вспомнил, как выглядело поле боя на Западе, когда все индейцы были мертвы и сражение кончилось.
— Нет, — сказал он. — Я воевал, но я не герой.
— Ну так есть еще религия, — произнес старик вроде как терпеливо. — И наука и… но что толку? Мы знаем, как ты разделался с ними. Я мог бы, пожалуй, почувствовать сожаление, если бы речь шла о президенте Соединенных Штатов. Но…
— Ох, вы же знаете, что я не президент, — простонал Джонни. — Можно бы, кажется, с этим покончить.
— Неважно ты строишь свои доводы, — сказал старик, покачивая головой. Удивляешь ты меня, Джонни. Все детство и юность удирал, лишь бы не стать дураком. А чуть вырос во взрослого мужчину, с чего начал? Женился, поселился в родном городе и растишь детей, понятия не имея, что из них выйдет. Тогда-то мог бы сообразить, что я тебя догоню, — просто сам мне в руки дался.
— Может, я и дурак, — сказал измученный Джонни Пай, — но если так считать, мы все, наверно, дураки. Но Сюзи — моя жена, и мой сын — мой сын. А что до работы — кому-то надо быть и почтмейстером, а то люди не получали бы почты.
— А если б не получали, это было бы очень важно? — спросил старик, оттачивая кончик косы.
— Да нет, едва ли, если судить по тому, что пишут в открытках, — сказал Джонни Пай. — Но пока сортировать почту — мое дело, и я буду сортировать ее как можно лучше.
Старик так полоснул свою косу, что искры дождем полились на траву. Вот-вот, — сказал он. — У меня тоже есть работа, и я ее делаю точно так же. Но сейчас я поступлю по-другому. Ты, безусловно, приближаешься ко мне, но небольшая проверка — и выходит, что ты еще немножко не дозрел. Поэтому я дам тебе краткую отсрочку. Если уж на то пошло, — добавил он, — ответь мне на один вопрос — как можно быть человеком и притом не быть дураком, — и я отпущу тебя без всяких сроков. Это будет первый случай в истории, но раз в жизни можно и рискнуть. А теперь можешь идти, Джонни Пай.
И он стал точить косу, так что искры полетели, как хвост кометы, а Джонни Пай пошел прочь. И никогда еще приречная прохлада не казалась ему такой сладкой.
И все же, хоть он испытал облегчение, он не совсем забыл, и порой Сюзи приходилось напоминать детям, чтобы не мешали отцу, потому что он думает. Но время шло, и довольно скоро Джонни Пай спохватился, что ему сорок лет. В молодости он никогда не думал, что доживет до сорока, и это его вроде как удивило. Но что поделать, от фактов не уйти, хоть он и не мог бы сказать, что чувствует себя по-новому, разве только изредка, когда нагибается. И был он надежный гражданин, любимый и уважаемый, с растущим семейством и с прочным положением в обществе, и когда он думал об этом, это тоже удивляло его. Но вскоре стало привычно, словно так было всегда.
Читать дальше