Стивен Бене - Рассказы [компиляция]

— Я тоже буду торговать с индейцами, — сказал Якоб и задрожал.

Симон Эттельсон посмотрел на него так, как будто он сошел с ума. Он посмотрел на его узкие плечи и руки книжника.

— Ну, Якоб, не надо глупостей, — успокоил его Симон. — Ты образованный юноша, ученый, тебе ли торговать с индейцами? Может быть, дела у тебя лучше пойдут в лавке. Я могу поговорить с Аароном Копрасом. И раньше или позже мы подыщем тебе подходящую девушку. Но торговать с индейцами… нет, тут нужно быть другим человеком. Предоставь это Мейеру Каппельгейсту.

— А вашу дочь, эту лилию долины? И ее предоставить Мейеру Каппельгейсту? — закричал Якоб.

Симон Эттельсон смутился.

— Но, Якоб, — сказал он. — Это ведь еще не решено…

— Я выйду против него, как Давид против Голиафа, — не помня себя, воскликнул дедушка нашего дедушки. — Я войду в дебри. И Бог рассудит, кто из нас достойнее!

Он швырнул на пол свой мешок и вышел из магазина. Симон Эттельсон окликнул его, но он не остановился. И не было у него желания искать сейчас девушку. На улице он пересчитал свои деньги. Денег было немного. Он собирался взять товар у Симона Эттельсона в кредит, но теперь это было невозможно. Он стоял на солнечной улице Филадельфии как человек, похоронивший надежду.

Однако он был упрям — и даже сам еще не знал, до какой степени. И хотя надежду он потерял, ноги принесли его к дому Рафаэля Санчеса.

Так вот, Рафаэль Санчес мог дважды купить и продать Симона Эттельсона. Надменный старик со свирепыми черными глазами и бородой белее снега. Он жил на отшибе в большом доме, с внучкой, говорили, что он весьма учен, но высокомерен, и еврей для него не еврей, если не происходит из чистых сефардов [7] Евреи Испании, Португалии или их потомки. .

Якоб видел его на собраниях общины Миквей Исроэл, и Якобу он казался похожим на орла, хищным, как орел. Но теперь, в минуту нужды, он постучался в дверь к этому человеку.

Открыл ему сам Рафаэль Санчес.

— И что же продается сегодня, разносчик? — сказал он, презрительно глядя на плечи Якоба, вытертые лямками.

— Продается мудрец Торы, — ответил Якоб в ожесточении, и говорил он не на языке, которому выучился в этой стране, а на древнем еврейском.

Старик пристально посмотрел на него.

— Я получил отповедь, — сказал он. — Потому что ты знаешь язык. Входи, мой гость. — И Якоб дотронулся до мезузы [8] Коробка или трубка с заключенными в ней библейскими текстами, прикрепляемая к косяку при входе в дом. на косяке и вошел.

Он разделил полуденную трапезу с Рафаэлем Санчесом, сидя за его столом. Стол был из темного с пламенем красного дерева, и свет тонул в нем, как в пруду. В комнате стояло много ценных вещей, но Якобу было не до них. Когда они поели и прочли молитву, он открыл свою душу и заговорил, а Рафаэль Санчес слушал, поглаживая бороду одной рукой. Юноша умолк, и тогда он заговорил сам.

— Итак, ученый, — сказал он, но без насмешки, — ты переплыл океан, чтобы жить, а не умереть, и не видишь ничего, кроме девичьего лица?

— Разве Иаков не служил семь лет за Рахиль? — спросил дедушка нашего дедушки.

— Дважды семь, ученый, — сухо ответил Рафаэль Санчес, — но то было в блаженные дни. — Он опять погладил бороду. — Ты знаешь, зачем я приехал в эту страну?

— Нет, — сказал Якоб Штайн.

— Не ради торговли, — сказал Рафаэль Санчес. — Мой дом одалживал деньгами королей. Немножко рыбы, несколько шкурок — что они для моего дома? Нет — за обетованием, обетованием Пенна, — что эта страна должна стать домом и прибежищем не только для христиан. Да, мы знаем христианские обещания. Но до нынешнего дня они выполнялись. В тебя здесь плюют на улицах, мудрец Торы?

— Нет, — сказал Якоб. — Иногда меня называют жидом. Но квакеры, хотя и христиане, — добрые.

— Не во всех странах так, — сказал Рафаэль Санчес с ужасной улыбкой.

— Да, — тихо ответил Якоб, — не во всех. Старик кивнул.

— Да, такое не забываешь. Плевок стирается с одежды, но его не забываешь. Не забываешь о гонителе и гонимом. Вот почему в общине Миквей Исроэл меня считают сумасшедшим, когда я говорю что думаю. Смотри, — и он вынул из ящика карту, — вот что мы знаем об этих колониях, а здесь и здесь наш народ начинает новую жизнь в другой обстановке. Но здесь вот — Новая Франция, видишь? — и по великой реке движутся французские купцы и их индейцы.

— И что? — озадаченно спросил Якоб.

— И что? — сказал Рафаэль Санчес. — Ты слепой? Я не верю королю Франции. Их прошлый король изгнал гугенотов, и кто знает, что сделает нынешний? А если они не пустят нас к великим рекам, мы никогда не попадем на Запад.