Эллен Руттен - Искренность после коммунизма - культурная история

Примеры, которые я здесь сопоставляю, показывают, что культурные критики задают вопрос о том, «что такое искренность сегодня?», в ответ на социальные изменения. Они также показывают, что разные критики дают радикально отличающиеся друг от друга ответы на этот вопрос. Не случайно можно услышать о «новой искренности» и от Соколова-Митрича, который в ней видит «лицемерный» поток «всего дерьма этого мира», и от Шишкина, который утверждает ее как благодетельное противоядие от онлайн-гламура 24 24 Соколов-Митрич Д. «Задрала новая искренность»; М. Шишкин цит. по: Корниенко М. «Новая искренность». . Не случайно о ней можно узнать и от Перцева, который применяет это понятие к политике Кремля, и от журналиста Максима Кононенко, который на сайте «Говорит Донецк» с помощью этой же конструкции критикует экоактивизм Греты Тунберг и акции протеста против расизма и сексизма 25 25 Перцев А. Новая искренность; Кононенко М. Что такое это ваша новая искренность // Говорит Донецк. 2019. 4 сентября (https://fromdonetsk.net/chto-takoe-eta-vasha-novaya-iskrennost.html). .

Разнообразие определений не подрывает, а, наоборот, подчеркивает то, чем ценны современные дискуссии об искренности. Их следует изучать как можно детальнее не потому, что они скрывают непротиворечивую правду о нашем времени, и не потому, что наше время есть не что иное, как время возрождения искренности. И они заслуживают внимания не потому, что нам нужно оперативно разоблачить дискурс о «новой искренности» как ложный. Публичные размышления о дистанции между тем, что человек думает и чувствует, и тем, как он выражает себя, мне кажутся важными по другой причине. Эти дискуссии – прекрасная отправная точка для анализа того, что канадский философ Чарлз Тейлор назвал «социальное воображение» («the social imaginary»). По словам Тейлора, «социальное воображение» обозначает «способы, которыми люди представляют свое социальное существование, как они взаимодействуют друг с другом, как складываются отношения между людьми, как возникают ожидания, которые обычно оправдываются, а также более глубокие нормативные представления и образы, лежащие в основе этих ожиданий» 26 26 Taylor C. Modern Social Imaginaries. Durham, NC: Duke University Press, 2004. P. 23. О «социальном воображении» см. также: Castoriadis C. The Imaginary Institution of Society. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1987. .

Тейлор использует теорему «социального воображения» применительно к определенному месту и времени; его анализы западной модерности нельзя переносить на российскую почву оптом. В ней отведено слишком скромное место конфликту и конкуренции – тем расколам, которые характеризуют любой социальный процесс, включая те, которые идут в современной России 27 27 О подобных проблемах с теоретическим языком публичности и публичных сфер – с которыми идеи Тейлора отчасти соприкасаются – и о феминистской и постколониальной критике гегемонии этого языка см.: Вайзер Т. Идея сборника // Вайзер Т., Атнашев Т., Велижев М. Несовершенная публичная сфера: история режимов публичности в России. М.: Новое литературное обозрение, 2020. . Но его идеи о том, как люди представляют и обсуждают свое социальное окружение – мощный инструмент для анализа соотношений экономических, публичных и нормативных социальных режимов, как институционализированных, так и менее формальных. Эти идеи, говоря словами норвежского слависта Коре Йоханн Мёр, помогают понять, «что именно важно для общества» 28 28 Mjør K. J. Reformulating Russia: The Cultural and Intellectual Historiography of Russian First-Wave Émigré Writers. Leiden: Brill, 2011. P. 37. .

Что важно для общества – можно отчетливо увидеть каждый раз, когда общественный сдвиг встряхивает существующие социальные отношения, ожидания и ценности. Среди них вопрос «Соотносятся ли намерения людей с их словами?» занимает центральное место. Историки показали, что, скажем, в эпоху Ренессанса дискуссии об искренности отражали тогдашние реакции на изобретение печати и рост городов 29 29 Bal, Smith, Van Alphen (eds). The Rhetoric of Sincerity. и что в XIX веке за «культом искренности» стояла обеспокоенность индустриализацией и растущей мобильностью 30 30 Halttunen K. Confidence Men and Painted Women: A Study of Middle-Class Culture in America, 1830–1870. New Haven: Yale University Press, 1982 (см. особенно P. 34–35 о «культе искренности» в среде современного американского среднего класса). . В моей книге показано, что в позднем ХХ и раннем XXI веке русскоязычные дебаты об искренности помогают лучше понять реакции на распад СССР, коммодификацию и дигитализацию. И, наконец, на рубеже 2010‐х и 2020‐х годов за вопросом «Что означает искренность здесь и сейчас?» стоит рефлексия о политической пропаганде, мировой пандемии и о том, насколько дигитализация способствует дебатам о социальном и гендерном неравенстве.