Разипурам Нарайан - Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие»

— Сегодня нас фотографировали!

— Да ну! — вскричал дядя. — Как глупо, даже не дали тебе подготовиться.

— Значит, ты на карточке будешь такой, как сейчас? — спросила тетя.

— Изуродуют они тебя, — сказал дядя. — Предупредили бы хоть за полчаса. Тогда ты успел бы…

— Учитель вдруг сказал: «Выходите все во двор и постройтесь под деревом». Мы вышли. Пришел человек с маленьким аппаратом, поставил в ряд всех высоких мальчиков, а впереди всех — кто поменьше и учителя посередине. Потом крикнул: «Спокойно, не шевелитесь» — и все. Учитель обещал дать по карточке всем, кто завтра принесет две рупии.

— Две рупии! — в ужасе повторил дядя.

Тетя сказала:

— Ничего, ребенок в первый раз фотографируется.

— Я думал, нас потом распустят, а нам велели опять идти в класс — на географию.

Наутро дядя положил мне в карман две рупии, строго предупредив:

— Смотри сейчас же отдай учителю. — Его, видимо, тревожило, что я могу обронить деньги или меня ограбят по дороге. Он стоял на крыльце и смотрел мне вслед. Я несколько раз оборачивался и заверял его:

— Не бойся, не потеряю, — опасаясь, что он вздумает надеть рубаху и пойти меня провожать.

Две недели о фото не было ни слуху ни духу. Дядя волновался и каждый день спрашивал:

— Ну, что сказал учитель?

Мне приходилось всякий раз что-то выдумывать, потому что обратиться по этому поводу к учителю я не решался. Обычно я отвечал:

— Фотограф заболел. Он был очень болен, но завтра уж непременно принесет.

Наконец карточки были готовы, и после уроков нам их раздали. Подходя к дому, я еще с улицы заорал: «Фото!» — и дядя сбежал с крыльца мне навстречу. Он не отходил от меня, пока я не спеша доставал фотографию. Увидев ее, он воскликнул:

— Какая маленькая!

— А у него и аппарат был маленький, — сказал я.

Они понесли карточку в угол зальца, куда солнечный луч проникал сквозь красное стекло отдушины, и стали ее рассматривать. Дядя надел очки, тете же пришлось ждать своей очереди — очки у них были одни на двоих.

— Может, выйдем на улицу? — предложил я. — Там светлее и без очков будет видно.

— Нет, — твердо возразил дядя. — Там полно любопытных. Они бы и сквозь стены подглядывали, если б могли. — И он передал очки тете, добавив: — У нашего мальчика самое умное лицо во всем классе, только очень уж они его сделали темным.

Я показал им моих врагов:

— Вот это Суреш, он забияка, даже убить может. И вот этот мальчик тоже драчун.

Мы с тетей многозначительно переглянулись, когда я назвал Суреша, — при красном свете из отдушины лицо его словно пылало румянцем.

— А вот это наш учитель. У него если кто болтает на уроке, так он шкуру спустить может. Нас фотографировал знакомый его брата. Родного брата, не двоюродного. Суреш спросил: может, он двоюродный, а учитель как разозлится!

Дядя сосчитал головы и воскликнул:

— Пятьдесят? Значит, собрали с вас по две рупии и заработали сотню? И даже на картон не наклеили! Грабят нас нынче в ваших школах.

На следующее утро, провожая меня, дядя сказал:

— Приходи пораньше. У тебя сегодня много уроков?

— Нет, — отвечал я уверенно, — я приду к завтраку и больше уж не пойду.

— Хочешь пойти с нами? — Этот вопрос он бросил в кухню. Тетя, умудренная долголетним опытом, перебросила ответственность за решение ему, крикнув от плиты:

— А ты хочешь, чтобы я с вами пошла?

Загнанный в угол, он ответил:

— Если у тебя есть какие-нибудь дела дома, тогда, конечно, не стоит…

— Я, правда, сговорилась с одной женщиной, чтобы пришла толочь рис. Если ее сегодня упустить, так потом не дозовешься… — Голос ее замер на неопределенной ноте. Несмотря на мой нежный возраст, я отлично понимал эту дипломатическую игру и поэтому вмешался:

— Пусть тетя пойдет в другой раз, а то она еще захочет, чтобы ей подали двуколку, сколько канители будет… — И я говорил правду: собравшись в город, тетя всегда посылала меня на угол за двуколкой, а раздобыть ее бывало порой нелегко. Случалось, что на углу, в тени маргозы, седоков дожидались пять или шесть упряжек, а случалось, что и ни одной, особенно в оживленные часы дня; иногда возницы, знавшие меня в лицо, притворялись, будто не понимают, что мне от них нужно, или отпускали нелестные замечания по адресу моего дяди, называя его «этот рангунец», а то и упоминали какие-то неизвестные мне случаи либо с усмешкой поглядывали на меня, переговариваясь вполголоса.

— Правильно, — добавил дядя, — а мы пойдем на рынок пешком.