Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Филот, Стратон.

Стратон.Царевич…

Филот.Как! Снова посетитель? Старик, я хочу побыть один.

Стратон.Царевич, я пришел по приказу царя…

Филот.Понимаю. Да, я — пленник твоего царя, и его право призвать меня, когда ему угодно. Но послушай. Если ты тот, кем кажешься, — если ты действительно старый честный служака, не откажи попросить царя, чтобы он дозволил мне предстать перед ним, как подобает воину, а не женщине.

Стратон.Он сейчас будет у тебя. Я пришел возвестить о его приходе.

Филот.Царь у меня? И ты пришел возвестить о нем? Я не желаю, чтобы он избавил меня хоть от одного из унижений, которые выпадают на долю пленника. Веди меня к нему! Кто претерпел наигорчайший позор — дал себя обезоружить, для того уже ничто не позорно.

Стратон.Царевич, твой облик, полный юношеской прелести, плохо вяжется с такой непреклонностью.

Филот.Что ж, смейся над моим обликом! Твое покрытое шрамами лицо стократ прекраснее.

Стратон.Клянусь богами, хороший ответ! Не могу не удивляться тебе и не любить тебя.

Филот.Да, мог бы, если бы начал с того, чтобы почувствовать страх передо мной.

Стратон.Сказано еще доблестней! Грозный же у нас враг, если в его рядах много юношей, подобных Филоту.

Филот.Не льсти мне! Чтобы вы боялись меня, за моими словами должны стоять куда более громкие деяния. Могу я спросить, как тебя зовут?

Стратон.Стратон.

Филот.Стратон? Отважный Стратон, разбивший моего отца на берегах Ликоса {13} ?

Стратон.Не напоминай мне об этой сомнительной победе! И как кроваво отплатил нам за нее твой отец на равнине Метимны {14} ! У такого родителя и должен быть такой сын.

Филот.Тебе, достойнейший враг моего отца, тебе я вправе посетовать на свою судьбу. Лишь ты можешь понять меня до конца: ведь и тебя в юности сжигало всепоглощающее пламя чести — желание пролить кровь за отчизну. Разве стал бы ты иначе тем, кто ты есть? Как упрашивал я отца целую неделю — ибо всего неделю назад надел мужскую тогу {15} , — как семикратно в каждый из семи дней на коленях убеждал, молил, заклинал его позволить мне доказать, что я не напрасно вышел из младенческого возраста, что меня пора выпустить в поле с его воинами, на которых я давно уже взирал со слезами зависти. Наконец, вчера я смягчил сердце лучшего из отцов; к моим просьбам присоединился сам Аристодем. Ты знаешь Аристодема — это Стратон при моем отце. «Отпусти завтра мальчика со мной, царь, — сказал Аристодем. — Я хочу пройти через горы, чтобы нам не преградили путь на Цезену {16} », — «Почему я не могу идти с вами! — вздохнул мой отец. У него еще не зажили раны. — Но пусть будет так». С этими словами он обнял меня. О, какие чувства испытал счастливый сын в его объятиях! А какая последовала за этим ночь! Одолеваемый мечтами о победе и славе, я не сомкнул глаз до второй ночной стражи. Тут я вскочил, надел новый панцирь, прикрыл шлемом растрепавшиеся кудри, выбрал из мечей отца тот, который пришелся мне по руке, вскочил на коня и загнал его еще до того, как серебряная труба подняла доверенных мне воинов. Пока они стягивались, я успел поговорить с каждым из своих соратников, и тут один старый воин прижал меня к своей изборожденной шрамами груди! Я не простился только с отцом: я боялся, что, увидев меня, он возьмет назад свое слово. Итак, мы выступили! Даже рядом с бессмертными богами нельзя чувствовать себя счастливее, чем чувствовал я себя рядом с Аристодемом. Я ловил его искрометные взгляды — любого из них было довольно, чтобы я в одиночку ринулся на целое войско и встретил неизбежную смерть под вражеской сталью. Преисполненный безмолвной решимости, я радовался каждому холмику на равнине, за которым надеялся обнаружить врагов, каждому повороту лощины, за которым предполагал ринуться на них. Увидев наконец, как они бросились на нас с лесистых высот, я острием меча указал на них соратникам и полетел наперерез им вверх по склону. Прославленный старец, воскреси в памяти чистейшие минуты своих юношеских восторгов и согласись: большего упоения не мог испытать и ты! А теперь — теперь смотри, Стратон, как позорно пал я с вершины своих надежд! О, как больно мне вновь и вновь мысленно переживать это падение!.. Я вырвался слишком далеко вперед, был ранен и взят в плен. Злополучный юнец, ты рассчитывал только на раны, был готов только к смерти, и вот — плен! Ужели безжалостные боги в насмешку над нашей самонадеянностью всегда насылают на нас непредвиденную беду? Я плачу, я не могу не плакать даже под страхом твоего презрения. Но не презирай меня… Как! Ты отворачиваешься?