Карел Чапек - Большая докторская сказка

В давние времена на горе Гейшовине имел свою мастерскую волшебник Мадияш. Как вы знаете, бывают добрые волшебники, так называемые чародеи или кудесники, и волшебники злые, называемые чернокнижниками. Мадияш был, можно сказать, средний: иной раз держался так скромно, что совсем не колдовал, а иной раз колдовал изо всех сил, так что кругом все гремело и блистало. То ему взбредет в голову пролить на землю каменный дождь, а как-то раз до того дошел, что устроил дождь из крохотных лягушат. Словом, как хотите, а такой волшебник — не очень-то приятный сосед, и хоть люди клялись, что не верят в волшебников, а все-таки норовили всякий раз Гейшовину сторонкой обойти, а ежели при этом говорили, будто через нее дальше и в гору высоко ходить, так только для того, чтобы в своем страхе перед Мадияшем не признаваться...

Вот сидел раз этот самый Мадияш перед своей пещерой и сливы ел — большие такие, иссиня-черные, серебристым инеем покрытые, а в пещере помощник его, веснушчатый Винцек — по-настоящему звать: Винцек Никличек из Зличка, — варил на огне волшебные снадобья из смолы, серы, валерияны, мандрагоры, змеиного корня, золототысячника, терновых игол и чертовых кореньев, коломази и адского камня, трын-травы, царской водки, козьего помета, осиных жал, крысиных усов, лапок ночных мотыльков, занзибарского семени и всяких там колдовских корешков, примесей, зелий и чернобылья. А Мадияш только смотрел за работой веснушчатого Винцека и ел сливы. Но то ли бедняга Винцек плохо мешал, то ли еще что, только снадобья эти в котле у него пригорели, перепарились, пережарились, перекипели или как-то там перепеклись, и пошел от них страшный смрад.

«Ах ты пентюх нескладный!» — хотел было прикрикнуть на него Мадияш, но второпях перепутал, каким горлом глотать, либо слива во рту у него ошиблась — не в то горло попала, только проглотил он эту сливу вместе с косточкой, и застряла косточка у него в горле — ни наружу, ни внутрь. И успел Мадияш рявкнуть только: «Ах ты пен...», а дальше — не вышло: голос сразу отнялся. Только хрип да сип слышится, будто пар шипит в горшке. Лицо кровью налилось, сам руками машет, давится, а косточка ни туда, ни сюда: крепко, прочно в глотке засела.

Видя это, Винцек страшно испугался, как бы папаша Мадияш до смерти не задохся; говорит решительно:

— Погодите, хозяин, я сейчас сбегаю в Гроново за доктором.

И пустился вниз с Гейшовины; жаль, никого там не было скорость его измерить: наверно получился бы мировой рекорд бега на дальнюю дистанцию.

Прибежал в Гронов, к доктору, — еле дух переводит. Отдышался, наконец, и зачастил, как горох рассыпал:

— Господин доктор, пожалуйте сейчас же, только сейчас же! — к господину волшебнику Мадияшу, а то он задохнется. Ну, и бежал же я, черт возьми!

— К Мадияшу на Гейшовину? — проворчал гроновский доктор. — По правде говоря, дьявольски не хочется. Но вдруг он мне до зарезу понадобится; что я тогда буду делать?

И пошел. Понимаете, доктор никому не может отказать в помощи, даже если его позовут к разбойнику Лотрандо либо к самому (прости господи!) Люциферу. Ничего не поделаешь: такое уж это занятие, докторство это самое.

Взял, значит, гроновский доктор свою докторскую сумку со всеми там ножами докторскими, и щипцами для зубов, и бинтами, и порошками, и мазями, и лубками для переломов, и прочим докторским инструментом, — и пошел за Винцеком, на Гейшовину.

— Только бы нам не опоздать! — все время беспокоился веснушчатый Винцек.

И так шагали они — раз, два, раз, два — по горам, по долам, — раз, два, раз, два — по болотам, — раз, два, раз, два — по буеракам, пока веснушчатый Винцек не сказал наконец:

— Так что, господин доктор, мы пришли!

— Честь имею, господин Мадияш, — промолвил гроновский доктор. — Ну-с, где же у вас болит?

Волшебник Мадияш в ответ только захрипел, засипел, засопел, указывая на горло, туда, где застряло.

— Так-с. В горлышке? — сказал гроновский доктор. — Посмотрим, какое там бобо. Откройте как следует ротик, господин Мадияш, и скажите а-а-а...

Волшебник Мадияш, отстранивши ото рта волосы своей черной бороды, разинул рот во всю ширь, но а-а-а произнести не мог: голосу не было.

— Ну, а-а-а, — старался помочь ему доктор. — Что ж вы молчите?.. Э-э-э, — продолжал этот плут, эта лисица патрикеевна, тертый калач, прожженный мошенник, продувная бестия, что-то задумав. — Э-э-э, господин Мадияш, плохо ваше дело, коли вы а-а-а сказать не можете. Не знаю, как с вами быть?