Карел Чапек: Большая докторская сказка

Только гроновский доктор кончил свою сказку о принцессе Сулейманской, прибежал веснушчатый Винцек, ведя за собой доктора из Горжичек, доктора из Упице и доктора из Костельца.

— Привел! — крикнул он еще издали. — Ой батюшки, как бежал!

— Приветствую вас, уважаемые коллеги, — сказал гроновский доктор. — Вот наш пациент, — господин Мадияш, колдун. Как вы можете видеть, положение его весьма серьезное. Пациент объясняет, что проглотил косточку сливы или ренклода. По моему скромному мнению, болезнь его — скоротечная ренклотида.

— Гм, гм, — сказал доктор из Горжичек. — Я склонен думать, что это скорее удушливая сливитида.

— К сожалению, не могу согласиться с уважаемыми коллегами, — промолвил костелецкий доктор. — Я сказал бы, что в данном случае мы имеем дело с гортанной косткитидой.

— Господа, — отозвался упицкий доктор, — быть может, все мы сойдемся на том, что у господина Мадияша скоротечная ренклогортанная косткисливитида.

— Поздравляю вас, господин Мадияш, — сказал доктор из Горжичек. — Это очень серьезное, тяжелое заболевание.

— Интересный случай, — поддержал доктор из Упице.

— У меня, — отозвался костелецкий доктор, — бывали более яркие и любопытные случаи. Вы не слышали, как я спас жизнь Гоготалу с Кракорки? Нет? Так я сейчас расскажу.

Много лет тому назад жил-был на Кракорке Гоготало. Был он, доложу я вам, одним из самых безобразных страшилищ, какие только существовали на свете. Скажем, идет прохожий лесом — и вдруг позади что-то этак засопит, забормочет, завопит, запричитает, завоет либо ужасно захохочет. Понятное дело, у прохожего душа в пятки, такой страх на него нападет, и пустится он бежать, — улепетывает, сам себя не помня. А устраивал это Гоготало, и все эти безобразия творил он на Кракорке долгие годы, так что уж люди боялись туда по ночам ходить.

Вдруг приходит ко мне на прием удивительный человечек, один рот, пасть от уха до уха, шея обмотана какой-то тряпкой. И сипит, хрипит, харкает, регочет, хрюкает, храпит, — ну ни слова у него не разберешь.

— На что жалуетесь? — спрашиваю.

— С вашего позволения, доктор, — сипит он в ответ, — охрип я малость.

— Вижу, — говорю. — А сами откуда?

Пациент почесал в затылке и опять прохрипел:

— Да, с вашего позволения, я и есть Гоготало с горы Кракорки.

— Ага, — говорю. — Так это вы — тот плут и хитрец, что людей в лесу пугает? Поделом вам, голубчик, что голос потеряли! Вы думаете, я буду лечить всякие ваши лари-да-фарингиты либо гатар кортани, то бишь катар гортани, — чтоб вам в лесу гоготать и людей до судорог доводить! Ну нет, хрипите и сипите себе сколько вам угодно. По крайней мере дадите другим покой.

Как взмолился тут Гоготало:

— Ради бога, доктор, вылечите меня от этой хрипоты. Я буду вести себя смирно, перестану людей пугать...

— Усиленно рекомендую вам перестать, — говорю. — Вы как раз своим гиканьем голосовые связки себе и надорвали, так что говорить не можете. Понимаете? Вам вредно в лесу орать, милый мой. Там холодно, сыро, а у вас дыхательные органы слишком чувствительны. Уж не знаю, удастся ли мне избавить вас от катара, но придется вам раз навсегда бросить пуганье прохожих и держаться подальше от леса, а то вас никто не вылечит.

Нахмурился Гоготало, почесал у себя за ухом.

— Тяжеленько это. Чем же я буду жить, коли брошу пуганье? Ведь я только и умею, что гикать да реветь, покуда в голосе.

— Чудак, — говорю ему. — С таким замечательным голосовым аппаратом, как у вас, я поступил бы в оперу певцом, а то стал бы рыночным торговцем, либо цирковым зазывалой. С таким великолепным могучим голосом зарываться в деревне просто обидно — как по-вашему? В городе вы нашли бы лучшее применение.

— Я сам подумывал об этом, — признался Гоготало. — Да, попробую найти себе другое занятие; вот только бы голос вернуть!

Ну, смазал я ему гортань йодом, государи мои, прописал хлористый кальций и марганцовку для полосканья, ангиноль внутрь и компрессы на горло. После этого о Гоготале на Кракорке больше не было слышно. Он в самом деле куда-то перебрался и перестал народ пугать.

— Был и у меня любопытный медицинский случай, — заговорил в свою очередь упицкий доктор. — У нас в Упе, за гавловицким мостом, в корнях верб и ольхи жил старик водяной. Звали его Иодгал Брючга, ворчун, страшилище, нелюдим; случалось, наводнение устраивал и даже детей топил во время купанья. Словом, его присутствие в реке никому радости не доставляло.