Элинор Глин - Возрождение

— Я думаю, что наши настоящие чувства выдохлись. Наши души — если они у нас есть — притупились, благодаря страданиям войны. Остались восприимчивыми только наши чувства. Когда Джим глядит на меня своими притягательными голубыми глазами, когда я вижу его ордена, его чудесные белые зубы и то, как хорошо причесаны его волосы и безукоризненно сидит на нем его форма, у меня по всему телу пробегает восхитительная дрожь. Я не слишком то прислушиваюсь в тому, что он говорит — он говорит очень много о любви — и мне кажется, что он будет нравиться мне все время… Затем, когда он уходит, я думаю о других вещах и чувствую, что он не поймет ни слова о них и, так как его уже нет здесь, не чувствую больше восхитительной дрожи, а поэтому почти решаюсь выйти за Рочестера. В этом не так много риска, так как, выйдя зажух за человека, можно привязаться к нему гораздо сильнее. Джим на год моложе меня. Возможно, что это, через несколько лет, будет причиной напряжения, в особенности, если я полюблю.

— Пожалуй, тебе лучше взять более богатого, — посоветовал я ей. — Деньги поддерживают человека, это привлекательное качество, которого не изменяет и не умаляет даже действия войны, — я слышал, что в моем голосе звучала горечь.

— Ты совершенно прав, — сказала Нина, не замечая ее, — но я не хочу денег, у меня достаточно для всех возможных нужд, а у моего мальчика есть собственные. Я хочу иметь доброго и нежного спутника жизни.

— Ты хочешь иметь повелителя и раба.

— Да.

— Нина, когда ты любила меня, чего ты хотела?

— Только тебя, Николай… только тебя.

— Ну вот я и здесь, но отсутствующие глаз и нога и кривое плечо меняют меня, таким образом, оказывается, правда, что даже душевные эмоции зависят от материальных вещей.

Нина задумалась на минуту.

— Может быть, зависят и не душевные эмоции — если только у нас есть души, — но, во всяком случае, то, что мы знаем теперь о любви. Думаю, что есть люди, способные любить духовно, но я не принадлежу к ним.

— Ты честна, Нина.

Она выпила кофе с ликером и была грациозна, спокойна и изыскана. У Джима или Рочестера будет очень милая жена…

Когда она ушла, Бутон кашлянул.

— Выкладывайте, Буртон!

— Миссис Эрдилоун очень симпатичная дама, сэр Николай.

— Очаровательная.

— Хорошо было бы, если бы какая-нибудь дама присматривала бы за вами, сэр.

— Пошли к черту! Телефонируйте мсье Морису, я не хочу женщин, — мы можем играть в пикет!

Вот как закончился мой день.

Морис и пикет, затем вдова и разводка за обедом, а теперь снова один. Тошнотворная бесцельность всего этого.

Нина пришла к чаю, она чувствует, что я являюсь большим утешением для нее в этот момент ее жизни, преисполненный такой нерешительности. Оказывается, что Джим также появился в Ритце, где все еще находится Рочестер, и его физическое очарование снова разрушило все ее расчеты.

— Я правда очень беспокоюсь, Николай, — сказала она, — и ты, будучи милым другом нашей семьи, — (теперь я являюсь уже другом семьи), — должен иметь возможность помочь.

— Какого чорта ты хочешь, чтобы я сделал, Нина? Вышвырнуть мне их обоих и сделать тебе предложение самому?

— Мой дорогой Николай! — Казалось что я предложил ей выйти замуж за Рождественского Деда! — Как ты смешон!

Когда-то это было венцом ее желаний. Нина на восемь лет старше меня, и я помню ночь на реке в июле 1914 года, когда она уверяла — совсем не в шутливом тоне, — что было бы хорошо повенчаться.

— Я думаю, дорогая, что тебе, все таки, лучше взять Джима. Ты явно влюбляешься в него, а мне ты доказала, что главное значение имеет физическое очарование. Если же ты боишься, тебе лучше поступить подобно другой моей маленькой приятельнице — уехать недели на две к морю, что она и делает, когда увлечена.

— В эту погоду море должно быть ужасно. В отчаянии я пошлю за обоими.

Она рассмеялась, а затем выказала интерес к меблировке моей квартиры. Она осмотрела ее, Буртон указывал ей на все стоящее внимания (сегодня костыль причиняет такую боль моему плечу, что я не хочу двигаться из кресла). Я мог расслышать замечания Буртона, но они достигали невнимательного слуха. Если бы ты знал, мой бедный Буртон, что Нина не создана для роли сиделки.

Когда она вернулась в мою комнату, чай был подан, и разлив его, она заметила:

— Мы стали так ужасно эгоистичны, не правда ли, Николай, но уже не такие лицемеры, как перед войной. Имевшие связи, все еще продолжают их, но теперь уже не относятся с презрением к другим за это же самое, как делали раньше. Царят большая терпимость, единственное, чего мы не должны делать, это — вести себя открыто, так, чтобы наши друзья мужчины не могли бы защитить нас. Вы не должны «забрасывать чепчик за мельницу» [4] «Забрасывать чепчик за мельницу» — разг., устар. Полностью забросить светские приличия, пренебречь общественным мнением во имя личных увлечений. Калька с франц. jeter son bonnet par-dessus les moulins. БМС 1998, 620. , а в остальном вы можете поступать, как вам угодно…