Элинор Глин - Возрождение

Мне стало нехорошо на душе от внезапной мысли об этом. Но нет, на ее безымянном пальце нет кольца, — я снова успокоился.

— Я чувствую, что вы могли бы сказать сто тысяч разных интересных вещей, если только захотели бы разговаривать, — выпалил, наконец, я.

— Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а для того, чтобы переписывать вашу работу.

— Разве это создает непреодолимую преграду? Вы не хотите по-дружески отнестись ко мне.

В этот момент в комнату вошел Буртон и, пока он был тут, она, не отвечая мне, выскользнула из комнаты. Буртон устроил ее в соседней с моей комнате, чтобы меня не беспокоил стук машинки.

— Мисс Шарп должна завтракать со мной, — сказал я.

Буртон кашлянул, отвечая:

— Очень хорошо, сэр Николай.

Это значит, что он не одобрял распоряжения. Почему? Право, эти старые слуги невыносимы.

Вошли допотопные лакеи, чтобы накрыть стол, и я приказал подать персики и виноград и наилучшее Шабли — я чувствовал возбуждение от того, что, благодаря моим маневрам, мисс Шарп должна была завтракать со мной.

Когда все было готово она, как всегда, невозмутимо спокойная, вошла и заняла свое место, под прямым углом от меня.

Сегодня ее руки не так уж красны, мне понравились их движения, когда мы принялись за еду — у нее тонкие кисти и она делает все так изящно.

Она не поклевывала свою пищу, как иногда делают небольшие люди, и чувствовала себя вполне в своей тарелке, зато я нервничал.

— Не снимете ли вы свои очки, — предложил я, но она отклонила это.

— К чему? Я вижу и сквозь них.

Это обескуражило меня.

Лакей осторожно налил Шабли. Она взяла вино, не делая замечаний, но на минуту вокруг ее рта образовалась презрительная складка. О чем она думала? Невозможно было сказать, не видя ее глаз, но, несомненно, с вином была связана какая-то циничная мысль. Судя по направленно ее головы, она могла читать этикетку на бутылке. Знала ли она, сколько вино стоило и не одобрила меня за это в военное время, или что?

Вслед за этим, мы заговорили о французской политике, то есть, она разумно отвечала на все, что говорил я, а затем немедленно же оставляла эту тему. Ничто не могло быть более раздражающим, так как я знал, что это было преднамеренно, а не происходило потому, что она была глупа или не могла поддерживать наиболее глубокий разговор. Казалось, что она очень хорошо знакома с военный положением. Затем я начал говорить о французской литературе и к концу еды мне удалось вытянуть достаточно ответов на мои вопросы, чтобы узнать что она — культурнейшее существо. О! каким бы она была компаньоном, если бы я только мог сломать этот отвратительный барьер ее сдержанности!

Она съела персик — надеюсь он ей понравился, — но отказалась от предложенной мною папироски.

— Я не курю.

— О, мне очень жаль, что я не знал, — и я отложил в сторону мою.

— Вы не должны делать этого — я ничего не имею против того, чтобы другие курили, коль скоро мне не надо делать этого самой.

Я закурил другую.

— Знаете, я думаю что мне вставят глаз еще до Рождества, — сказал я ей прежде, чем она поднялась из-за стола — и за первый раз, что я ее знал, ее рот сложился в еле заметную улыбку — добрую улыбку.

— Я так рада, — сказала она.

Меня пронизала дрожь удовольствия.

После завтрака я предложил отправиться в парк с тем, чтобы я мог диктовать в каком-нибудь приятном и прохладном месте. Не возражая, она немедленно же одела шляпу — простую темно-синюю соломку. Во время спуска в парк, она держалась за моим креслом, так что я не мог разговаривать с нею, но затем я окликнул ее.

— Мисс Шарп!

Она приблизилась и пошла рядом со мной.

— Разве это место не интересует вас? — спросил я наугад.

— Да.

— Вы его хорошо знаете?

— Да.

— Что оно говорит вам?

— Это вечное напоминание о том, чего надо избегать.

— Чего избегать? Но оно — совершенная красота. Почему вы хотите избегать красот?

— Я не хочу этого — избегать надо того, что оно олицетворяет, вот и все.

Я страшно заинтересовался.

— Скажите мне, что вы подразумеваете.

— Архитекторы были велики, мысль короля была велика, но только с одной стороны, а все они, весь класс, забыли настоящее значение слов «благородство обязывает» и злоупотребили своей силой и, таким образом, революция смела их. Они придавали всему фальшивую ценность, фальшивую ценность рождению и воспитанию, и не придавали цены своим обязанностям и натурам.

— Я знаю, что вы признаете свои обязанности.