Уильям Моэм: Визит полиции

Эшенден возвращался в Женеву. Ночь выдалась бурная, с гор дул холодный ветер, но тяжело нагруженный маленький пароходик упорно пролагал себе путь по бурным водам озера. Проливной дождь, временами переходивший в мокрый снег, сердитыми всплесками хлестал по палубе; он напоминал сварливую женщину, которая все никак не может перестать браниться. Эшенден ездил на французский берег, чтобы написать и отослать свой отчет. День или два назад его посетил в гостинице агент, индус. Он пришел часов в пять вечера и застал Эшендена лишь по счастливой случайности — заранее о своем визите он не предупредил. По инструкции он имел право явиться в отель лишь в крайнем случае. Индус рассказал, что некий бенгалец, агент германской разведки, вернулся недавно из Берлина с черным тростниковым сундучком, где лежали кое-какие документы, которые могли бы заинтересовать британское правительство. В те времена немцы из кожи лезли вон, чтобы раздуть в Индии недовольство англичанами и заставить последних сохранить там весь контингент своих войск или — что еще лучше — перебросить туда несколько дивизий из Франции. Нашелся предлог, чтобы в Берне арестовать этого бенгальца и тем самым отстранить его на время от активных действий, однако черный сундучок так и не был обнаружен. Агент Эшендена был очень храбрым и довольно смышленым парнем; он как ни в чем не бывало общался со своими соотечественниками, хотя и был все время начеку, чтобы не сказать ничего такого, что бы могло повредить интересам Англии. Ему удалось выяснить, что бенгалец, собираясь отбыть в Берн, для вящей сохранности оставил сундучок в камере хранения на цюрихском вокзале; теперь же, сидя в тюрьме в ожидании суда, он не имел возможности передать никому из своих сообщников квитанцию, по которой те могли бы этот сундучок получить. Немецкой разведке крайне важно было, чтобы сундучок не попал в чужие руки; поскольку же никакими законными способами немцы добыть его не могли, то решили той же ночью взломать дверь камеры хранения и похитить его. План был дерзкий и неглупый; Эшенден, узнав о нем, ощутил приятное возбуждение — ведь большая часть его новых обязанностей была невыразимо скучна. Да, с такой вот лихостью и неразборчивостью в средствах действовал, как то было известно Эшендену, резидент германской разведки в Берне. Однако же взлом был назначен на два часа ночи, так что времени терять было нельзя. Эшенден не мог связаться с английским консулом в Берне ни по телефону, ни с помощью телеграфа. Индус никуда ехать не мог — он рисковал жизнью уже тогда, когда пришел к писателю, — если бы кто-нибудь заметил, как он выходит из его номера, вполне могло статься, что труп индуса с воткнутым в бок ножом вскоре плавал бы в озере. Поэтому нашему герою ничего не оставалось, как ехать в Берн самому.

Поезд должен был вскоре отправиться, и Эшенден вполне на него успевал. Он надел пальто и шляпу, сбежал вниз по лестнице и подозвал наемный экипаж. Через четыре часа он уже звонил в дверь резидентуры британской разведки. Лишь одному человеку здесь было известно его имя. Именно этого человека он и попросил вызвать. Вышел незнакомый ему высокий мужчина, как видно, до крайности усталый. Не сказав ни слова, он провел Эшендена через все здание в свой кабинет. Тот поведал ему суть дела. Высокий человек взглянул на часы.

— Сами мы уже ничего предпринять не успеем — в Цюрих нам вовремя не попасть.

Он ненадолго задумался.

— Предупредим-ка мы швейцарские власти. Они могут связаться с кем надо по телефону. Так что когда ваши приятели-взломщики явятся в камеру хранения, они поймут, что вокзал слишком хорошо охраняется. Вам же лучше всего вернуться в Женеву.

Пожав руку Эшендену, он проводил его до входной двери. Писатель был уверен, что так и не узнает, что случится дальше. Он представлял собой лишь винтик в огромном и сложно устроенном механизме и потому был лишен привилегии общего обзора происходящего. Эшенден бывал вовлечен обычно либо в начало, либо в конец цепочки событий, а то и во всякие мелкие инциденты, составляющие средние звенья этой цепи, так что узнавать, какие плоды принесло его собственное усердие, доводилось ему редко. Это вызывало у него такую же неудовлетворенность, как современные романы, состоящие из множества бессвязных эпизодов и заставляющие читателя, напрягая ум, нанизывать описываемые события, словно бусы, на ниточку логической последовательности в попытке осмыслить повествование.