Альфонс Доде - Том 4. Джек

Прекрасное лицо склонилось над койкой Джека.

— Джек, это я!.. Сесиль!

Ну да, это она, она! Ведь это же ее лицо — чистое, побледневшее от бессонных ночей и пролитых слез, и рука, которую он судорожно сжимает, — та самая благословенная рука, которая некогда сделала его таким счастливым, и тем не менее она тоже причастна к тому, что он оказался здесь, в больнице. Судьбе порою свойственна изощренная жестокость — она наносит удар исподтишка, руками самых лучших, самых близких вам людей. Больной открывает и снова закрывает глаза; он хочет убедиться, что не грезит. Но Сесиль тут. Он слышит ее голосок, звенящий, как серебряный колокольчик. Она обращается к нему, просит у него прощения, объясняет, почему заставила его столько выстрадать… Ах, если бы она раньше могла предположить, что их судьбы так схожи!.. И чем больше она говорила, тем спокойнее становилось на душе у Джека; гнев, горечь, мука уступали место великому покою.

— Так вы меня по-прежнему любите? Правда?

— Я всегда любила только вас, Джек… И буду любить вас всю жизнь!

Слова любви, произнесенные шепотом под сводами больничной палаты, видевшей немало смертей, прозвучали необыкновенно отрадно, словно голубка нечаянно залетела сюда и захлопала крыльями в складках больничных занавесок.

— Какое счастье, что вы пришли, Сесиль! Теперь я уже ни на что не жалуюсь. Теперь мне и умереть не страшно, и я умру возле вас, примирившись с судьбою.

— Умрешь! Кто это тут толкует о смерти? — пробасил доктор Риваль. — Не бойся, сынок, мы тебя поставим на ноги. Ты уже и сейчас выглядишь лучше, чем тогда, когда мы вошли.

И в самом деле, Джек преобразился, — то был прилив жара, тот предзакатный отблеск, какой уходящая жизнь и заходящее светило отбрасывают вокруг себя последним великолепным усилием. Джек все еще не выпускал руку Сесиль, он припал к ней щекою и как бы отдыхал, с любовью шепча:

— Вы подарили мне все, чего мне не хватало в жизни. Вы стали для меня всем: подругой, сестрой, женой, матерью!

Но возбуждение его тотчас же угасло, уступив место вялости и оцепенению, лихорадочный румянец сменился мертвенной бледностью. И тогда все разрушения, причиненные недугом, стали отчетливо заметны на его судорожно исказившемся лице; дыхание вырывалось у него из груди со свистом. Сесиль испуганно, умоляюще смотрела на деда. Больничная палата постепенно погружалась во тьму, и сердца всех, кто находился тут, сжимались, словно люди предчувствовали, что близится нечто еще более скорбное, еще более таинственное, чем ночь. Джек попытался привстать, глаза его широко раскрылись.

— Слышите!.. Слышите!.. Кто-то поднимается по лестнице… Это она!

На лестнице свистел зимний ветер, негромко переговаривались расходившиеся посетители, с улицы доносился гул. Джек опять напряг слух, пробормотал что-то невнятное, потом голова его снова упала на подушку, глаза вновь закрылись. И все же он не ошибся. Две женщины бегом поднимались по ступенькам. Их пропустили, хотя прием посетителей уже кончился. Но в некоторых случаях правила нарушаются, препон не ставят. Миновав больничный двор, одолев все лестницы, Шарлотта подбежала к дверям палаты св. Иоанна Богоугодного и вдруг остановилась.

— Мне страшно!.. — прошептала она.

— Ладно, ладно! Чего уж теперь… — буркнула ее спутница. — О господи! Такие женщины, как вы, не должны иметь детей!

Она подтолкнула ее. И мать одним взглядом охватила все: большую унылую комнату, зажженные ночники, чьи-то призрачные коленопреклоненные фигуры, тени, падавшие от занавесок, больничную койку в глубине, двух понурившихся мужчин и Сесиль Риваль, бледную как смерть, такую же бледную, как тот, чью голову она поддерживала рукою.

— Джек, мальчик мой!

Доктор Риваль обернулся.

— Тсс! — сказал он.

Все прислушались. Невнятный шепот, тихий стон и, наконец, глубокий вздох…

Шарлотта робко подошла, ноги у нее подкашивались. Это был ее Джек, но лицо у него окостенело, руки вытянулись вдоль неподвижного туловища. Она, как потерянная, уставилась на его губы, но он уже не дышал.

Доктор Риваль склонился над койкой.

— Джек, друг мой! Это твоя мама… Она пришла.

Несчастная мать простерла руки, готовясь при первом знаке кинуться к сыну.

— Джек!.. Это я!.. Я тут!

Он остался недвижим.

У матери вырвался вопль:

— Умер?!.

— Нет! — в ярости воскликнул доктор Риваль. — Нет!.. ОТМУЧИЛСЯ!