Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

К ним подошел полицейский и приложил руку к козырьку.

— Господин начальник, ваше присутствие в полиции необходимо. Пойман Гарригейн.

— Да ну?! — обрадовался шериф. — Ай да молодцы. Извините, Джайли, но я должен идти.

— А кто это Гарригейн?

— Бандюга, беглец с нескольких каторг, в том числе из Новой Каледонии. Представляете. Отъявленный убийца. Для того чтобы его арестовать, достаточно простого опознания.

— Но осудить будет труднее?

— Да, пожалуй. Он очень ловок. Но я постараюсь, чтобы на этот раз он не избег петли. Я иду.

— Но ведь вы не покинете на произвол судьбы бедного Ринквиста?

— Конечно, нет. К вечеру я буду на ферме. До свидания.

И шериф ушел с полицейским. Джайли хотел обратиться к Ватанге, но его уже не было. Очевидно, он не заинтересовался разговором белых. Джайли вынул папиросу, закурил и задумался.

— Это не человек, я его видел. Это не зверь, звери не закрывают задвижек на сараях. «Это оборотень», говорит колдун, и все факты за него. Но наука не признает существования оборотней, однако где найти аргументы против ползучего эмпиризма дикаря. Неужели наука не в состоянии побить этот слабый рассудок, неспособный к самому элементарному теоретизированью. Да, сегодня ночью бой будет не только за жизнь Ринквиста, но и за большее, за науку, за европейскую культуру, за наше знание. Только тогда я признаю себя неправым, когда смерть Таду-вакку повлечет за собой смерть мистера Четтема.

Папироса погасла, но он стоял в раздумье, держа ее в руке, пока один из прохожих не толкнул его. Джайли вздрогнул и пришел в себя. Было уже 4 часа. Из конторы выходил маленький аккуратный Четтем. При виде его Джайли подумал: «какой вздор» и направился обратно к Ринквисту, совершенно уверенный, что между этим изящным господином и лесным чудищем нет и не может быть ничего общего.

К вечеру на ферму Ринквиста приехал шериф, и несколько позднее пришел Ватанга.

10

Чарли переводил:

— Ватанга лес был. Все видел. Место, где Таду-вакка, видел. Таду-вакка на дереве ночью будет. Потом прыгать. Сразу стреляй надо. Один стреляй, другой беги, помогай.

— А сам Ватанга из чего будет стрелять?

— Ватанга бумеранг есть. Ваша мало-мало слушай Ватангу. Если ваша не слушай, Таду-вакка всех ест.

— Да. Придется послушаться, но если ничего не выйдет, я с Ватанги спущу семь шкур, — сказал шериф.

— Ватанга знает. Ваша слушай. Сегодня Таду-вакку кончать можно, — закончил Чарли.

— Довольно разговоров, — прервал диспут Джайли. — Пора.

И они направились в лес мистера Четтема в сопровождении Чарли. В косых лучах заходящего солнца лес совсем не казался страшным.

— Ватанга шел уверенно, словно знал куда, — подумал Джайли.

На одном месте, ничем не отличавшемся от других, соседних, Ватанга остановился. Он лег и стал ощупывать землю. Джайли заметил, что колдун для увеличения чувствительности пальцев срезал на них тонкий слой кожи. Ощупав землю он начал щупать кору деревьев, одного, другого. Наконец указал три разных дерева и что-то сказал. Чарли быстро перевел:

— Один человек здесь стоит. Дерево это, это, это смотрит. Ночь будет, Таду-вакка прыгать будет. Зевать будешь, пропал будешь. Сразу стреляй. Другой человек другой место пойдет, тут близко. Ватанга третий место пойдет. Ваша стреляй, другой сразу помогай, Ватанга помогай. Таду-вакка убивай можно.

На этом месте остался шериф, а Ватанга и Джайли ушли дальше. Чарли повернул домой.

— Эй, черномазый, — окликнул его шериф. — Почему ты так боишься? Я не боюсь, да и ваш колдун не боится.

— Ваша не боится, потому что ваша дурак, ничего не знает, — невозмутимо ответил Чарли. — Ватанга не боится, потому что очень умный, все знает. Моя мало знает, потому боится, — и скрылся за деревьями.

Шериф не был ни обрадован, ни успокоен словами Чарли. Солнце село, и деревья поблескивали в свете луны довольно зловеще. Шериф испытывал сильное желание уйти, но он был не трус. Благодаря слабому воображению и воспитанному долголетней службой чувству долга он прохаживался под деревьями, зорко посматривая на верхушки. Джайли переживал ночь гораздо острее. Живое воображение взвинтило его нервы. Два дерева, находившиеся под его наблюдением, то вырастали, то уменьшались в неверном свете луны. Он поймал себя на том, что полностью верит в Таду-вакку. Это возмутило его. Самолюбие и гордость культурного человека не позволяли ему признать правоту дикаря над собой.

— Эксперимент и наблюдение — основа нашего знания, — подумал он. — Я не поверю, пока не увижу, но если я увижу, поверю ли? Посмею ли я поверить?