Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Рамон от удивления уронил шляпу.

— Не ослышался ли я? — спросил он.

— Нет, — поучительно продолжала Алиса. — Бандит тоже может быть великим человеком. Подумайте, вся долина, фактически в его руках; кто боится судью ему ведь ничто неинтересно, кроме его милых деточек, кстати, всегда сопливых, или мэра, всегда ловящего букашек, чтобы наколоть их на булавки, тогда как ему надо было бы ловить в горах Эль-Кабрилло, или начальника полиции с вечной бутылкой в кармане. Вот это жалкие людишки, червяки. А Эль-Кабрилло имеет и богатство, и власть. Все знают и боятся его. Он герой.

— Но мне все-таки кажется, — неуверенно возразил Рамон, — что они не так уж плохи. Что дурного в том, что судья любит своих детей? Они, право, такие ласковые и милые; а когда подрастут — сами научатся вытирать себе носы. Мэр, увлекаясь букашками, никому не причиняет вреда, чего ж большего мы смеем хотеть от начальства, а начальник полиции просто веселый парень. Приятно даже подумать, как хороша была бы жизнь, если бы не этот кровавый кошмар — Эль-Кабрилло.

— Вы сами видите, — возразила Алиса с самым серьезным видом, — что только он один бередит ваше тихое болото. Я благодарна ему за это. Ах, как мне противна ваша «спокойная жизнь». И все мыслящие и чувствующие люди думают так же.

— Эти мыслящие и чувствующие люди — кавалеры ее подруг да напуганные торговки фисташками, которым все равно кого обожать; лишь бы обожать, — подумал Рамон. — Но, — произнес он вслух, — зачем такое богатство, которое надо прятать в землю, ведь Эль-Кабрилло ничего не может купить. Зачем власть, если при этом нужно бояться каждого куста. Я не вижу преимуществ такого исключительного положения.

— А слава его подвигов? Разве вы не помните, как он захватил караван в 100 мулов с товарами. Ни один из купцов не вышел живым из Страмадорского ущелья. А как он похитил Мари Гвинно. Я не могу без дрожи вспоминать об этом. Он изнасиловал ее при огне ее фермы, на глазах у связанного мужа. Потом он сделал ее царицей своей шайки и заставил бандитов ежедневно целовать ее туфлю, а когда она надоела ему, он бросил ее в Меродальскую пропасть, чтобы она не выдала его тайн. А школьный учитель, которому он, раздев донага, выжег на груди таблицу умножения. А бедняга стыдился выйти из дому, пока не уехал из Таракоты, а Эль-Кабрилло смеялся в своих горах, к которым не смеет приблизиться ни один солдат. Разве это не великий человек?

— Хотя эти действия и не лишены некоторого величия, но человек, совершающий их, недостоин уважения, — решительно произнес Рамон. — А не думаете ли вы, Алиса, что еще больший подвиг — прекратить безобразия?

— Если бы вы смогли это сделать, то к нашему браку не было бы препятствий ни с моей стороны, ни со стороны моего отца, так как 1000 золотых, обещанных за голову Эль-Кабрилло, больше, чем он видел за всю свою жизнь, но…

— Алиса, — прервал ее Рамон. — Прошу вас запомнить ваши слова — и, подняв шляпу, он быстро пошел по склону холма туда, где у дерева была привязана его лошадь. Первым намерением Алисы было вернуть его. Она вскочила, но сразу остановилась, потому что мысль, вспыхнувшая в ее мозгу, показалась ей ослепительной.

— Да, он погибнет, но погибнет из-за меня и для меня. Кто из девушек, кроме меня, может внушить такую любовь?

И встряхнув черной косой, она изменила направление и пошла к тростниковой хижине, служившей пристанищем ей и ее отцу. Хотя Рамон нравился Алисе, она была девушкой рассудительной и знала, что брак с нищим эмигрантом не устроит ее судьбу. И не менее твердо она знала, что жизнь ее должна быть благоустроенной кем бы то ни было: Районом, Эль-Кабрилло или самим Сатаной.

2

Тяжелое, нависшее над тропинкой дерево всю свою долгую жизнь стремилось видеть солнце. Поэтому оно стало расти под углом к нависшему утесу, и своей зеленой головой повисло над пропастью. Лошадь, шедшая крупной рысью, видела, что дерево не грозит ее голове; поэтому она не уменьшила хода, но всадник, даже в слабом свете вечерней полоски зари увидев мшистый ствол, надвигающийся на его грудь, едва успел подумать о том, сколь вредна задумчивость на горной тропинке. Скорее инстинктивно, чем сознательно он упал налево, правой рукой ухватившись за гриву. Секунду его тело висело над пропастью, но дерево, чуть задев правое плечо, ушло назад, в синий мрак. Тогда Рамон остановил лошадь, осмотрелся и беззвучно засмеялся сам над собой. Место было ему знакомо; он заехал глубоко в горы, и тропинка над пропастью была столь узка, что на ней лошадь не могла повернуться, и волей-неволей он должен был ехать вперед до горной долины, где можно было и переночевать, и спуститься вниз гораздо более удобным, но длинным путем. Разговор с Алисой, наполнявший его до последней минуты, вдруг отошел далеко. Теперь он думал: стоит ли продолжать путь верхом или лучше вести лошадь вповоду. Не видя необходимости в риске, он избрал второе. Мысль пощекотать нервы показалась бы ему абсурдной, если бы хоть на секунду пришла ему в голову; а желание проверить свою храбрость не могло возникнуть у человека ни разу не подумавшего: храбр он или труслив. Рамон просто поступал благоразумно. Он шел, правой рукой ощупывая утес, так как знал, что тропинка нигде не будет у́же полуметра. Лошадь, привыкшая к горным дорогам, спокойно следовала за ним. Луна, выплывшая из-за зубчатого пика и осветившая тропинку, внезапно заставила Района остановиться. Он увидел впереди себя два человеческих силуэта и двух лошадей в поводьях. Разойтись и повернуться было очень трудно, но Рамон не имел времени на раздумье. Передний невысокий плотный человек приятным голосом, внушающим невольное доверие и уважение, спросил: