Лев Гумилёв - Дар слов мне был обещан от природы

Коней отбивал я и верным их роздал,
Я много добычи в Турфане достал,
Но где та добыча, то ведомо звездам.
С коней и добычи я счастлив не стал.
Но ныне стою я при счастье на страже,
Я длинное к юрте поставил копье.
В ней карие очи моей Намсарайджаб,
В ней черные косы, в ней счастье мое.

Я вижу, как бродят в степях табуны,
Как облаку горные кедры равны,
Как быстрой водою струится река,
Как легкие ноги несут сайгака.
И видя, как высятся горы мои,
Как с горных вершин ниспадают ручьи,
Как звери блуждают в просторе степей,
Я счастлив — в привольной отчизне моей.

Наши кони, как ветер, наши девы красивы,
Широки наши степи и привольны луга.
Но ведь кони устанут, девы станут ревнивы,
И привольные степи заметает пурга.
Мне другая утеха; позабыв про ненастье,
Сев с моими друзьями перед ярким огнем,
Наши чаши наполнить неизменчивым счастьем,
Нашим счастьем единым — искрометным вином.

Дороги мне были везде широки —
В Саянских ущельях, у Желтой реки,
В Голодной пустыне, в манчжурских лесах
И в самых глубоких тангутских снегах.
Что хану хотелось, он мог приказать,
И все добывала послушная рать.
Повсюду мое доставало копье.
И светел был хан мой. Вот счастье мое.

Нет. Счастье, нойоны, неведомо вам,
Но тайну я эту открою.
Врага босиком повести по камням,
Добыв его с долгого боя;
Смотреть, как огонь пробежал по стенам,
Как плачут и мечутся вдовы,
Как жены бросаются к милым мужьям,
Напрасно срывая оковы;
И видеть мужей затуманенный взор
(Их цепь обвивает стальная),
Играя на их дочерей и сестер,
И с жен их одежды срывая.
А после, врагу наступивши на грудь,
В последние вслушаться стоны
И, в сердце вонзивши, кинжал повернуть…
Не в этом ли счастье, нойоны?

Нет, счастья, мой аньда, не знаешь и ты,
Владеющий миром просторным.
Под черною тяжестью вражьей пяты
Валяться в пыли — непокорным.
Почувствовал в тело вползающий нож,
На муку ответит улыбкой.
Пусть ты победителем в мире пройдешь,
Спины мне не сделаешь гибкой.
Я видеть не буду и этому рад
Твой рабский народ и безродный.
Убей же меня, мой возлюбленный брат,
Последний не мертвый свободный.

Он видеть не должен грядущего дня!

Но он победил, умирая.
Взамен соколов окружает меня
Воронья послушная стая.
Он смел издеваться и умер у ног
Властителя степи великой.
Он умер, мой аньда, и я одинок,
Бессмысленной черни владыка.
Но ныне ничто мне не страшно вокруг.
Я хан, и окончились беды.
Пусть вьется на туге девятый бунчук
Бесспорной, но горькой победы.

Когда мерещится чугунная ограда
И пробегающих трамваев огоньки,
И запах листьев из ночного сада,
И темный блеск встревоженной реки,
И теплое, осеннее ненастье
На мостовой, средь искристых камней,
Мне кажется, что нет иного счастья,
Чем помнить Город юности моей.
Мне кажется… Нет, я уверен в этом!
Что тщетны грани верст и грани лет,
Что улица, увенчанная светом,
Рождает мой давнишний силуэт,
Что тень моя видна на серых зданьях,
Мой след блестит на искристых камнях.
Как город жив в моих воспоминаньях,
Как тень моя жива в его тенях! [1]

Ну, мне пора домой; уж скоро десять.

Двенадцать, но спешить не надо нам.
Твое пальто на номер мой повесить
Я приказал. И номер не отдам.