Джордж Кейбл - Госпожа Дельфина

Говоря о доме мадам Дельфины, следовало упомянуть о калитке, выходившей на Королевскую улицу. Сейчас ее нет, и уже тогда ею не пользовались; она была наглухо заперта на железный крюк, вбитый в столбик.

А это подводит наш рассказ к еще одному персонажу.

Это был человек, которому могло быть и тридцать, и сорок, и сорок пять; по лицу его нельзя было определить, где следы времени, а где — непогоды. Выражение этого лица было серьезным и спокойным, а вместе с тем — светлым; оно нравилось сразу и запоминалось навсегда, так же как его мягкие волосы и голубые глаза. Всего моложе он казался тем, кто пристальнее вглядывался в его лицо. Но, если и оставить в стороне вопрос о возрасте, это был человек странный, однако не той странностью, какую силился привить ему тот, кто его воспитал.

Воспитали его не родители. Он лишился обоих в раннем детстве и достался деду — жесткому старому вояке колониальной выучки, неустанной заботой которого было сделать «своего мальчика» самым свирепым из всех, кому надлежало занять в обществе высокое место, подобающее чистокровному французскому креолу, ведущему свой род от бога Марса.

— Запомни, мальчик, — это наставление он получал столь же регулярно, как утреннюю чашку черного кофе, — запомни, что никто в твоем роду не признавал никакого правительства и никакой веры.

Запомнить это ему следовало твердо, повторять приходилось неустанно, ибо еще на руках у няньки ребенок отличался выражением не столько даже кротости, сколько равной ко всем доброжелательности. Слуги в доме старика смеялись до слез, видя такой взгляд на младенческом лице. Суровый опекун взялся изменить это выражение; ему недоставало надменности; не было и бесшабашной удали; но, приложив старания, этого можно было добиться.

И действительно, когда Юрсен Леметр достиг двадцати одного года, старания деда, по-видимому, увенчались успехом. Он не стал груб и громогласен, каким почтенный воспитатель желал бы представить его обществу; но он был так же невозмутимо грозен, как хорошо нацеленное ружье, и старик с гордостью созерцал плоды своих трудов. Он воспитал в юноше презрение к любому пороку и любой добродетели, которые не содержали в себе самоутверждения. Для совершенства не хватало всего нескольких штрихов, но тут старик внезапно умер. Зато перед смертью он с гордостью убедился, что Юрсен стал любимым товарищем — и вполне им равным как надменностью, так и учтивостью, — двум изысканным джентльменам, известным в истории, — братьям Лафитт. [7] Братья Лафитт . — Лафитт Жан (1780–1826) — контрабандист и пират, оперировавший в водах Баратарийского залива (к югу от Нового Орлеана). В годы англо-американской войны 1812–1815 гг. оказывал помощь американскому флоту и в награду, как и его младший брат Пьер, был амнистирован правительством США.

Когда молодой Леметр достиг совершеннолетия (примерно в 1808–1812 годах), братья Лафитт имели всего лишь кузнечное дело, то есть были кузнецами, никогда не пачкавшими рук, состоятельными людьми, которые по своему положению стояли несколько выше духовенства и вращались в свете среди его автократов. Но это были люди больших возможностей, люди действия и больших замыслов, уже тогда совершенно не признававшие таможню. В те годы пышных карнавалов им давали бы титулы герцогов Малого Манчака и острова Баратария.

Молодой Юрсен Леметр (его полная фамилия была Леметр-Виньвьель) не только завоевал искреннюю дружбу этих славных людей; он к тому же имел природные способности к бухгалтерии, а так как оба его друга как раз подумывали о расширении своего дела, он и связал себя с ним. Однако работал он не в знаменитой кузнице Лафиттов, среди лоснящихся черных торсов африканских самсонов, которые оглашали рю Сен-Пьер грохотом своих молотов, а в качестве — в те времена это слово произносилось без стеснения — контрабандиста.

Контрабандист или патриот, в чем была разница? Эта разница не признавалась обществом, где соблюдение таможенных законов означало для каждого деньги из кармана или кусок из тарелки, выхваченные ненасытной испанской казной. В те годы ярмо сменилось другим, более легким, и казной, из которой все же слышался отзвук, когда туда попадала таможенная пошлина. Но смена произошла еще слишком недавно. Был ли кто лучше капитана Леметра? Воплощенная честь и галантность, отвага льва и великодушие слона — доверять ему можно больше, чем казначейству. Более того, его векселя признавались на рю Тулуз. Для посетителей игорных домов он был высшим доказательством того, что контрабанда является одной из высших доблестей.