Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

Старик сказал: «Мой друг! Как хорошо кругом!»

Она ж, от этих слов как будто пробуждаясь

И взглядом обежав знакомые места,

Сказала: «Милый друг! Вновь ожила мечта!»

И на блеянье коз их голоса похожи,

И губы вялые дрожат весенней дрожью!..

Они взволнованы; в глазах у них — темно….

Лесные запахи томят и опьяняют,

Как слишком крепкое для их сердец вино!

И нежно головы свои они склоняют,

Почуяв в воздухе волненье прежних лет…

«Такой же, помнишь ли, сверкал горячий свет

(Так говорит старик, — и в голосе рыданье),

Когда явилась ты на первое свиданье!»

Опять молчат они. И думы привели

К давно забытым дням, к годам невозвратимым.

Так, обойдя моря, приходят корабли

Дорогой дальнею домой, к брегам родимым.

Он говорит: «Тому, что было, вновь не быть.

Но можно ли скамью там, в парке, позабыть?»

И, словно ранена внезапною стрелою,

Шепнула женщина: «Идем туда со мною!»

И оба, позабыв бессилье и печаль,

Рванулись, чтоб идти вперед в весеннем шуме,

Старуха древняя, закутанная в шаль,

И сгорбленный старик в охотничьем костюме.

III

И оглянулись: вдруг заметят их порыв!

Потом, согбенные и головы склонив,

Друг друга за руки, как дети, нежно взяли,

И, старостью своей унижены, вдвоем

Пошли они давно нехоженым путем.

Как пьяные, они качались и шагали

Зигзагами вперед — под зноем по лужкам,

Толкаясь, и спеша, и торопя друг друга,

А палки в их руках — вослед рысцой упругой,

Как будто две ноги, бежали по бокам.

Вот, с остановками, едва дыша и млея,

Они вступили в парк. Открылась им аллея.

И прошлое опять маячило вдали.

А влажная земля — им чудилось — местами

Покрыта легкими и нежными следами,

И тропы узкие следы те берегли,

Как будто ждали вновь они привычной пары.

А старики все шли, и жалок был их шаг,

И дуб, их осенил, и вяз их встретил старый,

Что одевали парк в недвижный полумрак.

И, словно отыскав знакомую страницу,

Старик промолвил: «Здесь». Она сказала: «Да!» —

«Я пальцы целовал, — ты помнишь ли?» — «Всегда». —

«И губы?» — «Да, мой друг». — И вновь им стало мниться,

Что поцелуй скользит со лба — к устам — на грудь, —

Нерасторжимых ласк забытый крестный путь.

Опять зажглось в крови былое нетерпенье,

И прежних радостей в сердцах восторг возник,

Когда припомнилось им уст прикосновенье,

Сплетенья нежных рук и взоров переклик,

И дни, когда они, от радости алея,

Трепещущие шли вдвоем по той аллее!

IV

Скамья замшелая, как прежде, их ждала.

«Здесь?» — «Да!» Нашли они приют былых свиданий.

И сели старики. Рассеивалась мгла

От ярких отблесков былых воспоминаний.

Но вот увидели: из-под куста ползет

Ногами, как дитя, передвигая слабо,

К скамье столетняя измызганная жаба,

Чуть копошась в траве и волоча живот.

И слезы горькие сдавили им дыханье:

Вот кто свидетель был их первого свиданья,

Вот кто подслушал страсть взволнованных речей,

Вот кто в живых мощах признал своих гостей!

И гад заковылял к скамейке торопливо,

К ногам любовников пополз он, тих и вял,

И сладостно глядел, и брюхо раздувал,

И толщину свою он нес вперед спесиво.

Заплакали они. Но той же песней вдруг,

Что восемьдесят лет тому назад звучала,

Из чащи птичка им на слезы отвечала.

И в странном трепете воскресших нежных мук

Из глуби мертвых дней потоком неустанным

Жизнь снова пронеслась пред взором их туманным, —

Все счастье прежнее, пьянящий блеск очей,

Бред исступленных ласк, восторг былых ночей,

И пробужденья их — усталых, нежных, томных,

А после, вечером, мелькания теней,

И долгий поцелуй под сенью вязов темных,

И терпкий аромат склонившихся ветвей!

Но только лишь сердца наполнились до края

Воскресшей негою — бриз налетел, играя,

И старикам донес он леса аромат.

Трепещут груди их, и взоры вновь горят…

И пробужден в крови какой-то прежний трепет,

И тело вновь дрожит, и вновь — любовный лепет,

И руки вновь сплелись, и снова взор горит,

И зной забытых ласк опять сердца томит.

Но — вместо светлых лбов и лиц весенне-чистых,

Пригрезившихся им сквозь ряд годов лучистых,

Угасшей радостью томивших их сейчас, —

Два старческих лица глядели друг на друга

Застывшей маскою уродливых гримас!

Глаза прикрылись их. Нежданного испуга

На них, расслабленных, нахлынул темный вал,

Как смертная тоска!..