Франц Кафка - Избранные произведения в одном томе

Блюмфельд спокойно раздевается, аккуратно вешает одежду в шкаф и, как всегда, проверяет, оставила ли прислуга там все в надлежащем порядке. Раз или два он через плечо бросает взгляд на шарики, которые теперь, когда он перестал их преследовать, кажется, сами начали преследовать его, они прискакали к шкафу и прыгают прямо у него за спиной. Блюмфельд надевает шлафрок, теперь он должен пересечь комнату, чтобы взять трубку, они помещаются там в специальной подставке. Не оборачиваясь, он непроизвольно делает удар ногой, но шарики ловко уворачиваются, попасть по ним не так просто. Блюмфельд направляется за трубкой, и шарики тотчас к нему пристраиваются, он громко шаркает домашними тапочками, нарочно сбивает шаг, но за каждым его движением следует почти без паузы стук шариков, они успевают подладиться к нему. Блюмфельд неожиданно резко поворачивается, ему интересно, как с этим справятся шарики. Но они мгновенно описывают полукруг и уже снова стучат за его спиной, и так несколько раз, вслед за ним они повторяют этот маневр. Как подчиненные, сопровождающие патрона, они все делают, чтобы не оказаться перед Блюмфельдом. Вероятно, вначале они осмелились немного попрыгать перед ним, но только чтобы представиться, теперь же они заступили на службу.

До сих пор, если случалось нечто экстраординарное и Блюмфельд был не в состоянии овладеть ситуацией, он прибегал к испытанному средству — делал вид, что ничего не происходит. Иногда это помогало или на худой конец давало временное облегчение. Вот и теперь, выпятив губы, Блюмфельд не спеша выбирает трубку и с особой тщательностью набивает ее табаком из лежащего тут же кисета, позволяя шарикам спокойно прыгать у себя за спиной. Однако набраться решимости и двинуться к столу он никак не может, этот звук, как они прыгают в такт его шагам, кажется ему почти что непереносимым. Блюмфельд тянет, никак не может кончить набивать трубку и все прикидывает на глаз расстояние, которое отделяет его от стола. Но вот Блюмфельд берет себя в руки и шагает с таким грохотом, что шарики не слышны вовсе. Но едва он усаживается, они уже тут как тут, прыгают за креслом с тем же отчетливым стуком, что и прежде.

Над столом на расстоянии вытянутой руки висит полка, где в окружении маленьких рюмочек стоит бутылка с вишневой наливкой. Рядом стопка французских журналов. Сегодня как раз пришел свежий номер, и Блюмфельд берет его в руки. Про наливку он даже не вспоминает, у него такое чувство, что сегодня все эти привычные занятия нужны ему лишь для развлечения, на самом деле и читать Блюмфельду тоже не хочется. Он раскрывает журнал наугад, хотя в силу многолетней привычки неизменно просматривает его аккуратно страницу за страницей, и натыкается на большую, во весь лист картину. С трудом он заставляет себя сосредоточить на ней свое внимание. Там изображена встреча российского императора с французским президентом. Дело происходит на корабле. До самого горизонта видны силуэты еще множества других кораблей, дым из труб тает на фоне светлого неба. Оба, император и президент, спешат навстречу друг другу, шаг у обоих широкий, руки только что объединились в рукопожатии. Чуть отступя, за императором следуют двое из свиты, и президента тоже сопровождают два человека. По сравнению с радостными лицами императора и президента лица спутников поражают серьезностью, глаза смотрят в глаза. А далеко внизу — встреча происходит на самой верхней палубе корабля — застыли обрезанные краем фотографии длинные ряды матросов. Блюмфельд вглядывается в картинку со все большим интересом, отставляет ее подальше на вытянутых руках, щурит глаза. Ему всегда нравились парадные сцены. А как естественно, сердечно, с каким изяществом главные действующие лица пожимают друг другу руки; все это он находит весьма правдивым. Да и спутники — особы, конечно же, высокопоставленные, имена их перечислены под картиной — с какой правдивостью запечатлена в их позах серьезность исторического момента.

Вместо того чтобы достать с полки все, что необходимо, Блюмфельд сидит неподвижно, устремив взгляд на до сих пор не зажженную трубку. Он весь в напряжении, внезапно сбрасывает оцепенение и рывком поворачивается вместе с креслом. Но шарики тоже не дремлют, их движение подчиняется какому-то неизвестному закону, одновременно с Блюмфельдом они перемещаются на новое место и прячутся за его спиной. Теперь Блюмфельд сидит спиной к столу, в руке все так же не зажженная трубка. Шарики устроились под столом, и, поскольку там лежит ковер, прыжки не так слышны. Это большое достижение; звук сейчас совсем слабый, глухой, и нужно очень внимательно прислушиваться, чтобы его уловить. Но Блюмфельд слышит их прекрасно, все его внимание приковано к шарикам. Теперь появилась надежда, что скоро он их уже больше не услышит. То, что на ковре они производят так мало шума, кажется Блюмфельду большой слабостью шариков. Просто нужно подсунуть им ковер, лучше два, и они уже почти бессильны. Но конечно, это только временная мера — само существование шариков намекало на некую власть.