Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том I

Доклад Стивена был назначен на вторую субботу марта. От Рождества и до этой даты у него оказалось поэтому обширное пространство времени для приготовительных воздержаний. Сорокадневный пост его проходил в бесцельных одиноких прогулках, во время которых он оттачивал свои фразы. Таким путем весь доклад, «с первого до последнего слова,» был готов у него в уме, прежде чем он занес на бумагу хотя бы строчку. Он обнаружил, что «сидячая поза весьма мешает» и думать, и строить форму доклада. Его тело докучало ему, и он выработал надлежащие средства его умиротворения неспешными променадами. Порой во время своих прогулок он терял нить мысли, и всякий раз, когда пустота ума казалась непреодолимой, он принуждал его к порядку яростными рывками. На утренних прогулках работала критическая мысль, на вечерних — воображение, и все, что вечером казалось достоверным, при свете дня подвергалось беспощадному разбору. Об этих блужданиях в пустыне из разных источников поступали репортажи, и однажды мистер Дедал спросил сына, какого черта его занесло в «Долфинс-Барн.» Стивен ответил, что он провожал часть пути до дома одного приятеля из колледжа, и мистер Дедал на это заметил, что, как пить дать, приятель из колледжа [должно быть] отыскал себе жилье где-нибудь этак в графстве Мит. Любым знакомым, что попадались во время прогулок, никоим образом не дозволялось вторгаться в мыслительный процесс молодого человека пошлыми разговорами — и казалось, они заранее все признали этот порядок, ограничиваясь почтительным приветствием. Поэтому Стивен был весьма удивлен, когда однажды вечером, проходя мимо школы Христианских Братьев на Северной Ричмонд-стрит, он вдруг почувствовал, как его ухватили под руку сзади и чей-то голос довольно грубовато воскликнул:

— Привет, старина Дедал, это ты?

Стивен обернулся и увидел высокого молодого человека со многими следами прыщей на лице, одетого с головы до ног в черное. Минуту он глядел на него, пытаясь вспомнить лицо.

— Ты что, не помнишь меня? А я сразу тебя узнал.

— Ну да, теперь вспоминаю, — сказал Стивен. — Но ты изменился.

— Ты так считаешь?

— Я б не узнал тебя… А ты… в трауре?

Уэллс рассмеялся:

— Ей-ей, недурная шутка. Тебе явно неизвестно, как выглядит твоя Церковь.

— Что? Не хочешь ли ты сказать…?

— Истинный факт, старина. Я нынче в Клонлиффе. Сегодня отпустили в Балбригган: с начальником совсем худо. Бедный старикан!

— Понимаю!

— Мне Боланд сказал, ты в Грине сейчас. Знаешь его? Он говорит, вы с ним были вместе в Бельведере.

— А он что, тоже? Да, я с ним знаком.

— Он, знаешь, такого о тебе мнения! Говорит, ты теперь литератор.

Стивен улыбнулся, не ведая, на какую тему дальше переходить. Он спрашивал себя, как далеко этот семинарист с зычным голосом вознамерился идти с ним.

— Ты не проводишь меня слегка, ладно? Я только что с поезда, с вокзала на Эмьенс-стрит. Направляюсь обедать.

— Да-да, конечно.

Итак, они продолжали путь рядом.

— Ну а с тобой что же делалось? Я так думаю, вел приятную жизнь? Все там, в Брэйе?

— Да все как обычно, — ответил Стивен.

— Знаю-знаю. За девочками по набережной, небось? Пустое дело, старина, дело пустое! Надоедает.

— Тебе явно надоело.

— Пожалуй; да и время к тому же… Видишь кого-нибудь из Клонгоуза?

— Никого.

— Так вот и получается. Разъехались и растерялись из вида. Помнишь Рэта?

— Да, помню.

— Он нынче в Австралии — овец пасет или что-то вроде того. А ты собираешься в литературу, наверно?

— Не знаю, правду сказать, куда я собираюсь.

— Знаю-знаю. Загулял, небось? «Такое и со мной было.»

— Ну не совсем так… — начал Стивен.

— Да-да, ясное дело, не совсем! — перебил Уэллс с громким смехом.

Идя по Джонс-роуд, они увидели броскую, в кричащих красках, афишу какой-то мелодрамы. Уэллс спросил Стивена, читал ли он «Трильби».

— Не читал? Знаменитая книга, понимаешь, и стиль бы тебе подошел, я думаю. Конечно, она немного того… скользкая.

— То есть?

— Ну, понимаешь, там… Париж, понимаешь… художники.

— А, так это такого сорта?

— Ничего уж особенно дурного я там не увидел. Но все-таки некоторые считают, она грешит по части морали.

— У вас-то в Клонлиффе ее нет в библиотеке?

— Какое там… Ох, как мне не терпится из этой лавочки!

— Подумываешь уйти?

— На следующий год — а может и в этом — поеду в Париж изучать богословие.

— Думаю, ты об этом не пожалеешь.

— Не говори. Тут уж такая гнилая лавочка. Кормят еще неплохо, но до того скучища, ты понимаешь.