Джером Джером - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Я кивнул.

— Было нас на задней площадке человек пять, — продолжал он, — а опыта у меня, сами понимаете, никакого. Конка внезапно рванула с места, и я упал на стоявшего за мной солидного господина. Он в свою очередь не удержался и опрокинулся на мальчика с трубой в зеленом байковом чехле. И, представьте, никто из них даже не улыбнулся, ни господин, ни мальчик с трубой — стояли себе и хмуро смотрели в пол. Я уж было собрался извиниться, но тут конка почему-то затормозила, я, естественно, полетел вперед и уткнулся прямо в седовласого старичка, с виду профессора. И что же? Ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Может, он был занят своими мыслями? — предположил я.

— А другие? Ведь за время пути на каждого из них я упал раза по три. Все дело в том, — пояснил Гаррис, — что они знают, когда будет поворот и в какую сторону наклоняться. Я же, будучи иностранцем, оказался в невыгодном положении. Меня мотало, бросало, я цеплялся то за одного, то за другого, и это действительно было смешно. Не скажу, чтобы это был юмор высшего класса, но у большинства людей я бы смех вызвал. Немцы, однако, не заметили в этом абсолютно ничего смешного. Был там один коротышка, он стоял у тормоза. По моим подсчетам, я падал на него раз пять, не меньше. Думаете, на пятый раз он не выдержал и захохотал? Как бы не так. Он лишь затравленно посмотрел на меня. Скучные люди.

В Дрездене Джордж тоже попал в историю. На Старой площади имелся магазинчик, в витрине которого на продажу были выставлены подушечки. В основном магазин торговал стеклом и фарфором, подушечки же были выставлены на пробу. Это были очень красивые подушечки: атласные, ручной работы. Мы часто проходили мимо магазина, и всякий раз Джордж с вожделением на них поглядывал: такой подарок наверняка пришелся бы по душе его тетушке.

Во время нашего путешествия Джордж был очень внимателен к своей тетушке. Каждый день он писал ей длинные письма, а из городов, в которых мы останавливались, отправлял по почте какой-нибудь подарок. Мне это показалось излишним, и я неоднократно на это ему намекал. Наверняка его тетушка встречается с другими тетушками и не забывает похвастаться своим образованным племянником. Я сам племянник, и потому заведенный Джорджем обычай мне не по душе — слишком уж он старается. Но попробуй ему что-нибудь втолкуй!

Итак, однажды в субботу после обеда он в гордом одиночестве отправился покупать подушечку для своей тетушки, сказав, что скоро вернется.

Но вернулся Джордж не скоро, да еще с пустыми руками и с взволнованным видом. На наш вопрос, где же подушечка, он сказал, что подушечка ему больше не нужна, что он передумал, ибо подушечка тетушке наверняка не понравится. Что-то здесь было не так. Мы попытались докопаться до истины, но ничего не вышло. Когда число заданных нами вопросов перевалило за двадцать, ответы его сделались односложными.

Однако вечером, когда мы остались наедине, он сам рассказал мне, что же произошло.

— Какие-то они странные, эти немцы, — начал он.

— Ты это про что?

— Да все про эту подушечку…

— …для тети, — уточнил я.

— Да, для тети! — взорвался он. — Почему, собственно, я не могу послать подушечку своей родной тете?

— Не волнуйся. Посылай на здоровье, я не против. Наоборот, я тебя за это очень уважаю.

Немного поостыв, Джордж продолжал:

— В витрине, как ты помнишь, было выставлено четыре подушечки, очень похожие друг на друга; на каждой — ярлычок с ценой, двадцать марок. Не стану утверждать что я бегло говорю по-немецки, но обычно меня понимают, да и я разбираю, что мне говорят, если, конечно они не трещат как сороки. Я зашел в магазин. Ко мне подошла молоденькая продавщица, хорошенькая, скромная, я бы даже сказал, робкая. От такой, одним словом, я этого не ожидал. Никак не ожидал!

— Чего не ожидал?

Джордж всегда рассказывает историю таким образом, как будто вы знаете ее конец, и это раздражает.

— Того, что произошло, — ответил Джордж. — Того, что я тебе рассказываю. Она застенчиво так улыбнулась и спрашивает: что вам угодно. Я выложил на прилавок двадцать марок и говорю: «Будьте добры, подушечку». И тут она уставилась на меня так, будто я потребовал пуховую перину. Я подумал, что она не расслышала, и повторил громче. Эффект был такой, будто я пощекотал ей под подбородком.

«Вы, должно быть, ошиблись», — сказала она.

Мне не хотелось вступать с ней в пререкания, и, сказав, что никакой ошибки тут нет, я показал на двадцать марок и повторил в третий раз, что мне нужна подушечка, «подушечка за двадцать марок».