Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

Переписка. Т. 1. С. 270.

Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. СПб., 2000. С. 228.

Наст. изд. С. 258

Наст. изд. С. 265. Эту точку зрения на ситуацию, видимо, разделяла и жена писателя, поэтесса Н.В. Крандиевская. См. в одном из ее стихотворений осени 1917г.:

Наст. изд. С. 276.

Воспоминания. С. 88.

Слово: Сб. восьмой. М., [1918]. С. 60

Там же. С. 85.

«Обыкновенность» своих героев Толстой подчеркивал и раньше, назвав один из рассказов периода Первой мировой войны «Обыкновенный человек».

Свое логическое развитие эта тема получила в романе писателя «Хмурое утро», созданном в конце 1930-х годов. Описывая один из боев под Царицыном, Толстой справедливо замечал: «И тем страшнее, упорнее был бой, что с обеих сторон дрались русские люди... Одни – за неведомую новую жизнь, другие – за то, чтоб старое стояло нерушимо» (VI, 59).

Слово: Сб. восьмой. М., [1918]. С. 87. Впоследствии, в результате авторской правки, финал повести приобрел иное звучание: «Василий Петрович во всю грудь захватил воздуху, закашлялся и, уже не сдерживаясь, стал глухо лаять... Слезы полились из-под золотых очков... О ком? О сыне Колечке... о сумасшедшей бабе... о замученной Оленьке... о нелюбимой жене, только и умеющей хлопать ресницами в ответ на все непомерные события... И о себе, раздавленном и погибшем, плакал Василий Петрович, спотыкаясь и бредя по трамвайным рельсам в непроглядную тьму бульвара» (III, 78–79).

В статье «То, что нам надо знать» свое обращение к историческому прошлому Толстой объяснял следующим образом: «Последние годы научили истине: я не знаю даже того, что должно случиться через минуту, через мгновение. Перед моими глазами – темная, неощутимая, как воздух, и непроглядная, как ночь, завеса. Я слышу в этой темноте грузный шаг истории, ураган ревет во всех снастях, но к какому берегу бежит корабль, что там, куда до боли я всматриваюсь, – не знаю. Тогда невольно я обращаюсь назад, гляжу в прозрачную тишину прошедшего» (Наст. изд. С. 274).

Именно такое написание своего произведения, через «о», характерное для конца XVII – начала XVIII в., использовал Толстой. Само слово тогда имело двоякое значение – «соблазн, искушение», а также «клевета, наушничество».

Скрижаль: Сб. первый. [Пг.], 1918. С. 193.

Там же. С. 214.

Историк С.Ф. Платонов в предисловии к своей книге «Петр Великий: Личность и деятельность» (Л., 1926), анализируя рассказы Толстого «День Петра» (раннюю редакцию) и Б.А. Пильняка «Его Величество Kneeb Piter Komondor», писал: «И там и здесь “его величество” является грязным и больным пьяницей, лишенным здравого смысла и чуждым всяких приличий» (С.З). И далее: «Таков царь Петр у А. Толстого. Грязный, пьяный и грубый, он дерется кулаком в зубы, предается зверской жестокости в застенке у пыток и скотской похоти в ассамблее» (С.5). При этом Платонов указывал: «Удивительно, однако, что в наши годы, когда историческая наука достигла уже некоторых точных и бесспорных выводов в изучении так называемой “эпохи Петровских преобразований”, в русской беллетристике, с полною свободою от науки, прежний “образ великого преобразователя” обратился в грубую пасквильную карикатуру, и таким образом длительная добросовестная работа многих ученых исследователей оказалась оставленной в полном пренебрежении» (С. 3).

Материалы и исследования. С. 354–355.

Переписка. Т. 1. С. 286.

Материалы и исследования. С. 354.

Из дневника на 1917 год // Русские ведомости. 1917. 15 янв. (№ 12). С. 2.

Наст. изд. С. 274–275.

Материалы и исследования. С. 356.

Официально красный террор был объявлен 2 сентября 1918 г. в обращении ВЦИК и подтвержден постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 г. как ответ на покушение на Ленина и убийство председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого. Однако фактически начался гораздо раньше. Так, в Москве и Петрограде террор был объявлен после убийства 21 июня 1918 г. В. Володарского, комиссара по делам печати, пропаганды и агитации.