Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

– Товарищи, настало время действовать. Нас много, но мы распылены. До сих пор мы выступали разрозненно и робко. Мы должны составить фалангу и нанести удар буржуазному обществу. Для этого, во-первых, мы фиксируем вот эту инициативную группу, затем выпускаем прокламацию, вот она: «Мы новые Колумбы! Мы гениальные возбудители! Мы семена нового человечества! Мы требуем от заплывшего жиром буржуазного общества отмены всех предрассудков. Отныне нет добродетели! Семья, общественные приличия, браки – отменяются. Мы этого требуем. Человек, – мужчина и женщина, – должен быть голым и свободным. Половые отношения есть достояние общества. Юноши и девушки, мужчины и женщины, вылезайте из насиженных логовищ, идите, нагие и счастливые, в хоровод под солнце дикого зверя!...

Рассказывает Каменский и об одном из выступлений Маяковского в Политехническом музее (видимо, речь идет об известном вечере «Утверждение российского футуризма», который состоялся 11 ноября 1913 г.), где тот коснулся состояния современной русской литературы:

«Поэт говорит дальше о взаимоотношении сил современной жизни, о разделе классовых интересов и в связи с этим о группировках “художественных” обособленных сект, которые давят друг на друга своей жуткой бездарностью, вульгарностью, “половым бессилием”.

Крик:

– А вы не страдаете?

Маяковский:

– Не судите, милый, по себе. (Смех.) Только футуризм вас вылечит. (Смех. Хлопки.)» [450].

Тот же мотив «полового бессилия» воспроизводит Толстой в эпатажной речи Сапожкова на заседании общества «Философские вечера»:

«Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием... В конце узкого зала, за стульями, где тесно стояла молодежь с курсов и университета, раздался смех и хлопки»

Фразеология футуризма, стиль устных выступлений представителей течения могли быть усвоены Толстым, в том числе, и из книги того же Каменского «Его – моя биография Великого футуриста» (1918), автор которой изъяснялся следующим образом: «Мы явились идеальными Детьми своей современности. За нами была гениальность, раздолье, бунт, молодость, культура, великая интуиция» [451]. Или: «С залитых электричеством эстрад три гения от футуризма выкинули в море голов экстравагантной публики – сотни своих решительных лозунгов (...) Триумфальное шествие трех Поэтов-Пророков – футуристов, чья солнцевеющая Воля, обвеянная весенней молодостью, – взвивалась анархическим знаменем Современности, – утвердило в десятках тысяч сердец Бунт Духа» [452].

Характерна реакция самих футуристов на их изображение в романе Толстого. В немалой степени, на наш взгляд, именно ею обусловлено их откровенное неприятие возвращения писателя в 1923 г. в Советскую Россию. В первом номере нового авангардного журнала «ЛЕФ» [453], весной 1923 г., в коллективном манифесте «За что борется ЛЕФ?» (подписан А. Асеевым, Б. Арватовым, О. Бриком, Б. Кушнером, В. Маяковским, С. Третьяковым и Н. Чужаком) недвусмысленно замечалось: «С запада грядет нашествие просветившихся маститых. Алексей Толстой уже начищивает белую лошадь полного собрания своих сочинений для победоносного въезда в Москву» [454].

Сохранился отзыв Д.Д. Бурлюка (его стихи в романе отданы Петру Петровичу Сапожкову) о писателе. Познакомившись с книгой критика Э.Ф. Голлербаха «Алексей Николаевич Толстой. Опыт критико-библиографического исследования» (Л.: Изд. автора, 1927), 30 октября 1929 г. он писал автору: «Очень любопытна книга об Ал.Н. Толстом. Стихийно талантливый человек (массово-доступен). Но книги все еще не прочитаны; так всегда со мной – часто потом... полюблю и оценю» [455].

Роман Толстого «Хождение по мукам» обсуждался в печати как русского зарубежья, так и Советской России. Отсюда наиболее очевидная полярность отзывов о нем, как следствие разных взглядов на события недавнего российского прошлого в метрополии и за ее пределами. В то же время политические разногласия внутри самой русской эмиграции сказались на оценке произведения. Заметное влияние на восприятие романа оказала позиция автора, выступившего в 1922 г. с призывом «признать реальность существования в России правительства, называемого большевистским» [456], что явилось прологом к возвращению Толстого в 1923 г. на родину.