Мао Дунь - Избранное

Один или два человека из тех, кто с улицы наблюдал за происходящим, вошли в комнату и, подойдя к Цайси, стали наперебой говорить.

Прижав Сюшэна к одеялу, он прикрикнул:

— Чего пороть горячку? Жена тебе советует от чистого сердца!

— Я не хочу жить. Денег нет, и деваться некуда!

Сюшэн все еще упорствовал, но в его голосе уже не чувствовалось прежней силы. Цайси повернулся к старосте:

— Сюшэн действительно болен. Я сам утром ездил за лекарством (тут он вытащил пакет с травами и потряс им перед его лицом), нельзя же посылать на работу больного!

— Не выйдет! — отрезал староста с лицом, почерневшим от негодования. — Болеешь — ищи себе замену или выкладывай денежки! Не нашел никого — плати юань в день! Если все будут говорить, что больны, и увиливать, то нечего и браться за дело!

— А как же вышло, что в прошлый раз сын начальника Чэня не работал и денежки при нем остались? Тот парень даже не заявлял, что болен. Это не твоих ли рук дело?

— Давай без лишних разговоров! Быстро отвечай: либо я тебя записываю, либо плати: три дня — три юаня.

— Цайси, — сурово зазвучал голос Сюшэна, — я пойду! Денег нет и деваться некуда! Если помру на улице, то меня хоть в гроб положат.

Как раненый зверь, Сюшэн рванул с себя одеяло и, дрожа, спрыгнул с кровати.

— Ни одного медяка нет! — Цайси отбросил в сторону пакет с лекарствами и, словно тисками, сдавил грудь старосты.

— Убирайся, собака паршивая! — заорал он.

Жена и двое соседей уже тянули Сюшэна назад. Староста, грязно выругавшись у порога, пригрозил, что доложит в управление. Цайси подошел к племяннику, взял его на руки, как маленького, и уложил в постель.

— Эх, Цайси, доложит он в управление, заберут тебя, что ж делать-то а? — вздыхая, досадовал Сюшэн. Лицо его горело огнем.

— Пошел бы он… Да пусть хоть небеса рухнут — ведь я же Цайси! — последовал четкий, решительный ответ.

Жена Сюшэна открыла пакет с лекарствами и пересыпала несколько видов трав в глиняный горшок. Напоследок она вытащила гипсовый порошок, помяла его пальцами, словно пытаясь решить, что с ним делать, и в конце концов опустила туда же.

Солнце было в зените и согревало деревушку своими лучами. На току еще сохранились остатки снега, между ними пестрели зеленые проталины. В это время крестьяне перетаскивали из лодок водоросли.

Среди них был и Цайси. Одетый в одну рубаху с высоко засученными рукавами, которая по-прежнему была туго перетянута синим матерчатым поясом, он, словно пятерка удальцов [112] Пятерка удальцов — образ древнекитайской мифологии. Согласно легенде, пятерка удальцов проломила горный хребет и открыла дорогу войскам Циньского Хуэй-вана в княжество Шу. , разгребал железными граблями наполовину смерзшиеся глину и водоросли, а затем складывал их в деревянную кадку. Потом это сбрасывали в заранее вырытые на полях ямы. Сверху каждый слой засыпа́ли давно приготовленной трухой рисовой соломы и перегноем.

— Эй, Цайси… мать твою! Тебе от граблей не отцепиться, что ли? — заорали с соседней лодки.

С другой лодки тоже раздался голос:

— Эй, Цайси! Не возьмешь ли ты это коромысло? Тебе все равно по пути.

Лицо Цайси было сплошь покрыто крупными каплями пота, он спрыгнул с лодки, чтобы помочь.

Под ярким солнцем от глинистой почвы поднимался пар, шел он и от взмокших тел крестьян. На сальных деревьях чирикали воробьи.

Люди заработали быстрее, в надежде убрать водоросли до захода солнца и в надежде на то, что завтра будет хороший, ясный день и можно будет поехать за юньцао подальше.

Они работали, кричали, смеялись, распевая бессмысленные частушки, которые передаются из уст в уста, и в этой разноголосице постоянно выделялся торжественно-печальный и могучий, просящий и в то же время горделивый крик Цайси.

Завершено 26 февраля 1936 года

Перевод В. Пушняковой.

© Валентинов Б. Г. Перевод, 1990.

Я родился 4 июля 1896 года, то есть в 25-й день 5-го месяца по лунному календарю в 22-й год правления цинского императора Гуансюя. Случилось это в небольшом городе Учжэнь уезда Тунсян восточнокитайской провинции Чжэцзян.