LibCat » Книги » Проза » Классическая проза » Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник

Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник

Здесь есть возможность читать онлайн «Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию без сокращений). В некоторых случаях можно слушать аудио, скачать через торрент в формате fb2 и присутствует краткое содержание. Жанр: Классическая проза, Языкознание, на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале библиотеки ЛибКат.

Читать книгу

Название:
The Man of Property — Собственник
Автор:
Джон Голсуорси
Жанр:
Классическая проза / Языкознание / на русском языке
Год:
неизвестен
ISBN:
нет данных
Рейтинг книги:
3 / 5. Голосов: 1
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:
Написать комментарий
Ваша оценка:
- 60
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

The Man of Property — Собственник: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «The Man of Property — Собственник»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

«Сага о Форсайтах» известного английского писателя Дж. Голсуорси (1867–1933) – эпопея о судьбах английской буржуазной семьи, представляющей собой реалистическую картину нравов викторианской эпохи. «Собственник», первый роман цикла, рассказывает о веке, когда родовой инстинкт был главной движущей силой. Но никакие семейные устои, домашний очаг и собственность не могут противостоять хаосу, который вносит в жизнь человека Красота и Страсть.
Англо-русские параллельные тексты.

The Man of Property — Собственник — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «The Man of Property — Собственник», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

There's Swithin, now.	Вот, например, Суизин.
What good have they done him?	Помогли они ему?
There he is; he's bigger than ever; he's enormous; they can't get his weight down.	Полюбуйтесь, он стал еще толще — настоящая туша. Помогли они ему сбавить вес?
Look at him!"	Посмотрите на него!
Swithin Forsyte, tall, square, and broad, with a chest like a pouter pigeon's in its plumage of bright waistcoats, came strutting towards them.	Суизин Форсайт, огромный, широкоплечий, подошел к ним горделивой походкой, выставив вперед высокую, как у зобастого голубя, грудь во всем великолепии ярких жилетов.
"Er-how are you?" he said in his dandified way, aspirating the 'h' strongly (this difficult letter was almost absolutely safe in his keeping)-"how are you?"	— Э-э… здравствуйте, — проговорил он тоном денди, — здравствуйте!
Each brother wore an air of aggravation as he looked at the other two, knowing by experience that they would try to eclipse his ailments.	Каждый из братьев смотрел на двух других с неприязнью, зная по опыту, что те постараются преуменьшить его недомогания.
"We were just saying," said James, "that you don't get any thinner."	— Мы только что говорили про тебя, — сказал Джемс, — ты совсем не худеешь.
Swithin protruded his pale round eyes with the effort of hearing.	Суизин напряженно прислушивался к его словам, вытаращив бесцветные круглые глаза.
"Thinner?	— Не худею?
I'm in good case," he said, leaning a little forward, "not one of your thread-papers like you!"	У меня прекрасный вес, — сказал он, наклоняясь немного вперед, — не то что вы — щепки!
But, afraid of losing the expansion of his chest, he leaned back again into a state of immobility, for he prized nothing so highly as a distinguished appearance.	Но, вспомнив, что в таком положении его грудь кажется не столь широкой, Суизин откинулся назад и замер в неподвижности, ибо ничто так не ценилось им, как внушительная внешность.
Aunt Ann turned her old eyes from one to the other.	Тетя Энн переводила свои старческие глаза с одного на другого.
Indulgent and severe was her look.	Взгляд ее был и снисходителен и строг.
In turn the three brothers looked at Ann.	В свою очередь и братья смотрели на Энн.
She was getting shaky.	Она сильно сдала за последнее время.
Wonderful woman!	Поразительная женщина!
Eighty-six if a day; might live another ten years, and had never been strong.	Восемьдесят седьмой год пошел, и еще проживет, пожалуй, лет десять, а ведь никогда не отличались крепким здоровьем.
Swithin and James, the twins, were only seventy-five, Nicholas a mere baby of seventy or so.	Близнецам Суизину и Джемсу — всего-навсего по семьдесят пять. Николас — просто младенец — семьдесят или около того.
All were strong, and the inference was comforting.	Все здоровы, и выводы из этого напрашивались самые утешительные.
Of all forms of property their respective healths naturally concerned them most.	Из всех видов собственности здоровье, конечно, интересовало их больше всего.

"I'm very well in myself," proceeded James, "but my nerves are out of order.	— Я чувствую себя неплохо, — продолжал Джемс, — только нервы никуда не годятся.
The least thing worries me to death.	Малейший пустяк выводит меня из равновесия.
I shall have to go to Bath."	Придется съездить в Бат.
"Bath!" said Nicholas.	— Бат! — сказал Николас.
"I've tried Harrogate.	— Я испробовал Хэрроугейт.
That's no good.	Ничего хорошего.
What I want is sea air.	Мне необходим морской воздух.
There's nothing like Yarmouth.	Лучше всего Ярмут.
Now, when I go there I sleep…."	Там я по крайней мере сплю.
"My liver's very bad," interrupted Swithin slowly.	— У меня печень пошаливает, — не спеша прервал его Суизин.
"Dreadful pain here;" and he placed his hand on his right side.	— Ужасные боли вот тут, — и он положил руку на правый бок.
"Want of exercise," muttered James, his eyes on the china.	— Надо побольше двигаться, — пробормотал Джемс, не отрывая глаз от фарфоровой вазы.
He quickly added: "I get a pain there, too."	И поспешно добавил: — У меня там тоже побаливает.
Swithin reddened, a resemblance to a turkey-cock coming upon his old face.	Суизин покраснел и стал похож на индюка.
"Exercise!" he said.	— Больше двигаться! — сказал он.
"I take plenty: I never use the lift at the Club."	— Я и так много двигаюсь: никогда не пользуюсь лифтом в клубе.
"I didn't know," James hurried out.	— Ну, я не знаю, — заторопился Джемс.
"I know nothing about anybody; nobody tells me anything…."	— Я вообще ничего не знаю: мне никогда ничего не рассказывают.
Swithin fixed him with a stare:	Суизин посмотрел на него в упор и спросил:
"What do you do for a pain there?"	— А что ты принимаешь против этих болей?
James brightened.	Джемс оживился.
"I take a compound…."	— Я, — начал он, — принимаю такую микстуру…
"How are you, uncle?"	— Как поживаете, дедушка?
June stood before him, her resolute small face raised from her little height to his great height, and her hand outheld.	И Джун с протянутой рукой остановилась перед Джемсом, решительно глядя на него снизу вверх.
The brightness faded from James's visage.	Оживление моментально исчезло с лица Джемса.
"How are you?" he said, brooding over her.	— Ну, а ты как? — сказал он, хмуро уставившись на нее.
"So you're going to Wales to-morrow to visit your young man's aunts?	— Уезжаешь завтра в Уэлс, хочешь навестить теток своего жениха?
You'll have a lot of rain there.	Там сейчас дожди.

This isn't real old Worcester." He tapped the bowl.	Это не настоящий Вустер, — он постучал пальцем по вазе.
"Now, that set I gave your mother when she married was the genuine thing."	— А вот сервиз, который я подарил твоей матери к свадьбе, был настоящий.
June shook hands one by one with her three great-uncles, and turned to Aunt Ann.	Джун по очереди поздоровалась с двоюродными дедушками и подошла к тете Энн.
A very sweet look had come into the old lady's face, she kissed the girl's check with trembling fervour.	На лице старой леди появилось умиленное выражение; она поцеловала девушку в щеку с трепетной нежностью.
"Well, my dear," she said, "and so you're going for a whole month!"	— Значит, ты уезжаешь на целый месяц, дорогая!
The girl passed on, and Aunt Ann looked after her slim little figure.	Джун отошла, и тетя Энн долго смотрела вслед ее стройной маленькой фигурке.
The old lady's round, steel grey eyes, over which a film like a bird's was beginning to come, followed her wistfully amongst the bustling crowd, for people were beginning to say good-bye; and her finger-tips, pressing and pressing against each other, were busy again with the recharging of her will against that inevitable ultimate departure of her own.	Круглые, стального цвета глаза старой леди, которые уже заволакивались пеленой, как глаза птиц, с грустью следили за Джун, смешавшейся с суетливой толпой, — гости уже собирались уходить; а кончики ее пальцев сжимались все сильнее и сильнее, помогая ей набраться силы воли перед неизбежным уходом из этого мира.
'Yes,' she thought, 'everybody's been most kind; quite a lot of people come to congratulate her.	"Да, — думала тетя Энн, — все так ласковы с ней; так много народу пришло ее поздравить.
She ought to be very happy.'	Она должна быть очень счастлива".
Amongst the throng of people by the door, the well-dressed throng drawn from the families of lawyers and doctors, from the Stock Exchange, and all the innumerable avocations of the upper-middle class-there were only some twenty percent of Forsytes; but to Aunt Ann they seemed all Forsytes-and certainly there was not much difference-she saw only her own flesh and blood.	В толпе у двери — хорошо одетой толпе, состоявшей из семей докторов и адвокатов, биржевых дельцов и представителей всех бесчисленных профессий, достойных крупной буржуазии, — Форсайтов было не больше двадцати процентов, но тете Энн все казались Форсайтами — да и разница между теми и другими была невелика — она всюду видела свою собственную плоть и кровь.
It was her world, this family, and she knew no other, had never perhaps known any other.	Эта семья была ее миром, а другого мира она не знала; никогда, вероятно, не знала.
All their little secrets, illnesses, engagements, and marriages, how they were getting on, and whether they were making money-all this was her property, her delight, her life; beyond this only a vague, shadowy mist of facts and persons of no real significance.	Их маленькие тайны, их болезни, помолвки и свадьбы, то, как у них шли дела, как они наживали деньги, — все было ее собственностью, ее усладой, ее жизнью; вне этой жизни простиралась неясная, смутная мгла фактов и лиц, не заслуживающих особого внимания.
This it was that she would have to lay down when it came to her turn to die; this which gave to her that importance, that secret self-importance, without which none of us can bear to live; and to this she clung wistfully, with a greed that grew each day!	Все это придется покинуть, когда настанет ее черед умирать, — все, что давало ей сознание собственной значимости, сокровенное чувство собственной значимости, без которого никто из нас не может жить, — и за все это она цеплялась с тоской, с жадностью, растущей день ото дня.
If life were slipping away from her, this she would retain to the end.	Пусть жизнь ускользает от нее, это она сохранит до самого конца.

She thought of June's father, young Jolyon, who had run away with that foreign girl.	Тетя Энн вспомнила отца Джун, молодого Джолиона, который ушел к той иностранке.
And what a sad blow to his father and to them all.	Ах, какой это был удар для его отца, для них всех!
Such a promising young fellow!	Мальчик подавал такие надежды!
A sad blow, though there had been no public scandal, most fortunately, Jo's wife seeking for no divorce!	Какой удар! Хотя, к счастью, все обошлось без особенной огласки, потому что жена Джо не потребовала развода.
A long time ago!	Давно это было!
And when June's mother died, six years ago, Jo had married that woman, and they had two children now, so she had heard.	А когда шесть лет назад мать Джун умерла, молодой Джолион женился на той женщине, и теперь у них, говорят, двое детей.
Still, he had forfeited his right to be there, had cheated her of the complete fulfilment of her family pride, deprived her of the rightful pleasure of seeing and kissing him of whom she had been so proud, such a promising young fellow!	И все-таки он утратил право присутствовать здесь, он украл у нее, у тети Энн, полноту чувства гордости за семью, отнял принадлежавшую ей когда-то радость видеть и целовать племянника, которым она так гордилась, который подавал такие надежды!
The thought rankled with the bitterness of a long-inflicted injury in her tenacious old heart.	Память об этой обиде, нанесенной столько лет назад, отозвалась горечью в ее упрямом старом сердце.
A little water stood in her eyes.	Глаза тети Энн увлажнились.
With a handkerchief of the finest lawn she wiped them stealthily.	Она украдкой вытерла их тончайшим батистовым платком.
"Well, Aunt Ann?" said a voice behind.	— Ну, что скажете, тетя Энн? — послышался чей-то голос позади нее.
Soames Forsyte, flat-shouldered, clean-shaven, flat-cheeked, flat-waisted, yet with something round and secret about his whole appearance, looked downwards and aslant at Aunt Ann, as though trying to see through the side of his own nose.	Сомс Форсайт, узкий в плечах, узкий в талии, гладко выбритый, с узким лицом, но, несмотря на это, производивший всем своим обликом впечатление чего-то закругленного и замкнутого, смотрел на тетю Энн искоса, как бы стараясь разглядеть ее сквозь препятствие в виде собственного носа.
"And what do you think of the engagement?" he asked.	— Как вы относитесь к этой помолвке? — спросил он.
Aunt Ann's eyes rested on him proudly; of all the nephews since young Jolyon's departure from the family nest, he was now her favourite, for she recognised in him a sure trustee of the family soul that must so soon slip beyond her keeping.	Глаза тети Энн покоились на нем с гордостью: этот племянник, самый старший с тех пор, как молодой Джолион покинул родное гнездо, стал теперь ее любимцем; тетя Энн видела в нем надежного хранителя духа семьи духа, который ей уже недолго осталось охранять.
"Very nice for the young man," she said; "and he's a good-looking young fellow; but I doubt if he's quite the right lover for dear June."	— Очень удачный шаг для молодого человека, — сказала она. — Внешность у него хорошая. Только я не знаю, такой ли жених нужен нашей дорогой Джу н.
Soames touched the edge of a gold-lacquered lustre.	Сомс потрогал край позолоченного канделябра.
"She'll tame him," he said, stealthily wetting his finger and rubbing it on the knobby bulbs.	— Она его приручит, — сказал он и, лизнув украдкой палец, потер узловатые выпуклости канделябра.

"That's genuine old lacquer; you can't get it nowadays.	— Настоящий старинный лак; теперь такого не делают.
It'd do well in a sale at Jobson's."	У Джонсона за него дали бы хорошую цену.
He spoke with relish, as though he felt that he was cheering up his old aunt.	— Сомс смаковал свои слова, как бы чувствуя, что они придают бодрости его старой тетке.
It was seldom he was so confidential.	Он редко бывал так разговорчив.
"I wouldn't mind having it myself," he added; "you can always get your price for old lacquer."	— Я бы сам не отказался от такой вещи, добавил он, — старинный лак всегда в цене.
"You're so clever with all those things," said Aunt Ann.	— Ты так хорошо разбираешься во всем этом, — сказала тетя Энн.
"And how is dear Irene?"	— А как себя чувствует Ирэн?
Soames's smile died.	Аукционный зал. Улыбка на губах Сомса сейчас же увяла.
"Pretty well," he said.	— Ничего, — сказал он.
"Complains she can't sleep; she sleeps a great deal better than I do," and he looked at his wife, who was talking to Bosinney by the door.	— Жалуется на бессонницу, а сама спит куда лучше меня, — и он посмотрел на жену, разговаривавшую в дверях с Боснии.
Aunt Ann sighed.	Тетя Энн вздохнула.
"Perhaps," she said, "it will be just as well for her not to see so much of June.	— Может быть, — сказала она, — ей не следует так часта встречаться с Джун.
She's such a decided character, dear June!"	У нашей Джун такой решительный характер!
Soames flushed; his flushes passed rapidly over his flat cheeks and centered between his eyes, where they remained, the stamp of disturbing thoughts.	Сомс вспыхнул; когда он краснел, румянец быстро перебегал у него со щек на переносицу и оставался там как клеймо, выдававшее его душевное смятение.
"I don't know what she sees in that little flibbertigibbet," he burst out, but noticing that they were no longer alone, he turned and again began examining the lustre.	— Не знаю, что она находит в этой трещотке, — вспылил Сомс, но, заметив, что они уже не одни, отвернулся и опять стал разглядывать канделябр.
"They tell me Jolyon's bought another house," said his father's voice close by; "he must have a lot of money-he must have more money than he knows what to do with!	— Говорят, Джолион купил еще один дом, — услышал он рядом с собой голос отца. — У него, должно быть, уйма денег — не знает, куда их девать!
Montpellier Square, they say; close to Soames!	На Монпелье-сквер, кажется; около Сомса!
They never told me, Irene never tells me anything!"	А мне ничего не сказали — Ирэн мне Никогда ничего не рассказывает!
"Capital position, not two minutes from me," said the voice of Swithin, "and from my rooms I can drive to the Club in eight."	— Прекрасное место, в двух минутах ходьбы от меня, — послышался голос Суизина, — а я доезжаю до клуба в восемь минут.
The position of their houses was of vital importance to the Forsytes, nor was this remarkable, since the whole spirit of their success was embodied therein.	Местоположение домов было для Форсайтов вопросом громадной важности, и в этом не было ничего удивительного, ибо дом олицетворял собой самую сущность их жизненных успехов.

Their father, of farming stock, had come from Dorsetshire near the beginning of the century.	Отец их, фермер, приехал в Лондон из Дорсетшира в начале столетия.
'Superior Dosset Forsyte, as he was called by his intimates, had been a stonemason by trade, and risen to the position of a master-builder.	«Гордый Досеет Форсайт», как его называли близкие, был по профессии каменщиком, а впоследствии поднялся до положения подрядчика по строительным работам.
Towards the end of his life he moved to London, where, building on until he died, he was buried at Highgate.	На склоне лет он перебрался в Лондон, где работал на постройках до самой смерти, и был похоронен на Хайгетском кладбище.
He left over thirty thousand pounds between his ten children.	После кончины отца десять человек детей получили свыше тридцати тысяч фунтов стерлингов.
Old Jolyon alluded to him, if at all, as	Старый Джолион, вспоминая о нем, что случалось довольно редко, говорил так:
'A hard, thick sort of man; not much refinement about him.'	"Упорный был человек, кремень; и не очень отесанный".
The second generation of Forsytes felt indeed that he was not greatly to their credit.	Второе поколение Форсайтов чувствовало, что такой родитель, пожалуй, не делает им особой чести.
The only aristocratic trait they could find in his character was a habit of drinking Madeira.	Единственная аристократическая черточка, которую они могли уловить в характере «Г ордого Доссета», было его пристрастие к мадере.
Aunt Hester, an authority on family history, described him thus:	Тетя Эстер — знаток семейной истории — описывала отца так:
"I don't recollect that he ever did anything; at least, not in my time.	— Я не помню, чтобы он чем-нибудь занимался; по крайней мере в мое время.
He was er-an owner of houses, my dear.	Он… э-э… у него были свои дома, милый.
His hair about your Uncle Swithin's colour; rather a square build.	Цвет волос приблизительно как у дяди Суизина; довольно плотного сложения.
Tall?	Высокий ли?
No-not very tall" (he had been five feet five, with a mottled face); "a fresh-coloured man.	Н-нет, не очень. («Гордый Досеет» был пяти футов пяти дюймов роста, лицо в багровых пятнах.) Румяный.
I remember he used to drink Madeira; but ask your Aunt Ann.	Помню, он всегда пил мадеру. Впрочем, спроси лучше тетю Энн.
What was his father?	Кем был его отец?
He-er-had to do with the land down in Dorsetshire, by the sea."	Он… э-э… у него были какие-то дела с землей в Дорсетшире, на побережье.
James once went down to see for himself what sort of place this was that they had come from.	Как-то раз Джемс отправился в Дорсетшир посмотреть собственными глазами на то место, откуда все они были родом.

He found two old farms, with a cart track rutted into the pink earth, leading down to a mill by the beach; a little grey church with a buttressed outer wall, and a smaller and greyer chapel. The stream which worked the mill came bubbling down in a dozen rivulets, and pigs were hunting round that estuary.	Он нашел там две старые фермы, дорогу к мельнице на берегу, глубоко врезавшуюся колеями в розоватую землю; маленькую замшелую церковь с оградой на подпорках и рядом совсем маленькую и совсем замшелую часовню Речка, приводившая в движение мельницу, разбегалась, журча, на десятки ручейков, а вдоль ее устья бродили свиньи.
A haze hovered over the prospect.	Легкая дымка застилала все вокруг.
Down this hollow, with their feet deep in the mud and their faces towards the sea, it appeared that the primeval Forsytes had been content to walk Sunday after Sunday for hundreds of years.	Должно быть, первобытные Форсайты веками, воскресенье за воскресеньем, мирно шествовали к церкви по этой ложбине, увязая в грязи и глядя прямо на море.
Whether or no James had cherished hopes of an inheritance, or of something rather distinguished to be found down there, he came back to town in a poor way, and went about with a pathetic attempt at making the best of a bad job.	Лелеял ли Джемс надежду на наследство или думал найти там что-нибудь достопримечательное — неизвестно; он вернулся в Лондон обескураженный и с трогательным упорством постарался хоть как-нибудь смягчить свою неудачу.
"There's very little to be had out of that," he said; "regular country little place, old as the hills…."	— Ничего особенного там нет, — сказал он, — настоящий деревенский уголок, старый, как мир.
Its age was felt to be a comfort.	Почтенный возраст этого местечка подействовал на всех успокоительно.
Old Jolyon, in whom a desperate honesty welled up at times, would allude to his ancestors as:	Старый Джолион, которого иногда обуревала безудержная честность, отзывался о своих предках так:
"Yeomen—I suppose very small beer."	"Иомены — мелкота, должно быть".
Yet he would repeat the word 'yeomen' as if it afforded him consolation.	И все же он повторял слово «иомены», как будто находил в нем утешение.
They had all done so well for themselves, these Forsytes, that they were all what is called 'of a certain position.'	Форсайты так хорошо повели свои дела, что стали, как говорится, «людьми с положением».
They had shares in all sorts of things, not as yet-with the exception of Timothy-in consols, for they had no dread in life like that of 3 per cent. for their money.	Они вкладывали капиталы во всевозможные бумаги, за исключением консолей — не в пример Тимоти, — потому что больше всего на свете их пугали три процента.
They collected pictures, too, and were supporters of such charitable institutions as might be beneficial to their sick domestics.	Кроме того, они коллекционировали картины и состояли в тех благотворительных обществах, которые могли оказаться полезными для их заболевшей прислуги.
From their father, the builder, they inherited a talent for bricks and mortar.	От отца-строителя Форсайты унаследовали таланты по части кирпича и известки.
Originally, perhaps, members of some primitive sect, they were now in the natural course of things members of the Church of England, and caused their wives and children to attend with some regularity the more fashionable churches of the Metropolis.	Предки их были, вероятно, членами какой-нибудь примитивной секты, а теперешние Форсайты, разумеется, росли в лоне англиканской церкви и следили за тем, чтобы их жены и дети аккуратно посещали самые фешенебельные храмы столицы.

To have doubted their Christianity would have caused them both pain and surprise.	Малейшее сомнение в искренности их верований повергло бы Форсайтов в горестное изумление.
Some of them paid for pews, thus expressing in the most practical form their sympathy with the teachings of Christ.	Некоторые из них платили за постоянные места в церкви, весьма практически выражая этим свое сочувствие учению Христа.
Their residences, placed at stated intervals round the park, watched like sentinels, lest the fair heart of this London, where their desires were fixed, should slip from their clutches, and leave them lower in their own estimations.	Их жилища, расположенные вокруг Хайд-парка, на определенном расстоянии друг от друга, следили, как стражи, за тем, чтобы прекрасное сердце Лондона — средоточие форсайтских помыслов — не ускользнуло из их цепких объятий, что уронило бы Форсайтов в их же собственных глазах.
There was old Jolyon in Stanhope Place; the Jameses in Park Lane; Swithin in the lonely glory of orange and blue chambers in Hyde Park Mansions-he had never married, not he—the Soamses in their nest off Knightsbridge; the Rogers in Prince's Gardens (Roger was that remarkable Forsyte who had conceived and carried out the notion of bringing up his four sons to a new profession.	Старый Джолион жил на Стэнхоп-Плейс; Джемс с семьей — на Парк-Лейн, Суизин — в безлюдном великолепии своих оранжево-синих апартаментов около Хайд-парка (он не женат, нет, благодарю покорно!); Сомс с женой — в своем гнездышке недалеко от Найтсбриджа; Роджер — в Принсез-Г арденс (Роджер был тот самый знаменитый Форсайт, который задумал дать новую профессию своим четырем сыновьям и привел эту мысль в исполнение.
"Collect house property, nothing like it," he would say;	"Самое лучшее дело — доходные дома! — говорил он.
"I never did anything else").	— Я только этим и занимаюсь! ").
The Haymans again-Mrs. Hayman was the one married Forsyte sister-in a house high up on Campden Hill, shaped like a giraffe, and so tall that it gave the observer a crick in the neck; the Nicholases in Ladbroke Grove, a spacious abode and a great bargain; and last, but not least, Timothy's on the Bayswater Road, where Ann, and Juley, and Hester, lived under his protection.	Затем Хаймены (миссис Хэймен была единственная замужняя сестра Форсайтов) — на вершине Кэмпден-Хилла, в доме, похожем на жирафа, таком высоком, что, глядя на него, можно было свернуть себе шею; Николас с семьей — на Лэдброк-Гров, в просторном особняке, купленном по чрезвычайно сходной цене; и, наконец, Тимоти — на Бэйсуотер-Род, вместе с Энн, Джули и Эстер, жившими под его защитой.
But all this time James was musing, and now he inquired of his host and brother what he had given for that house in Montpellier Square.	Джемс, до сих пор думавший о чем-то своем, осведомился у хозяина и брата, сколько тот заплатил за дом на Монпелье-сквер.
He himself had had his eye on a house there for the last two years, but they wanted such a price.	Он сам вот уже два года присматривается к какому-нибудь такому дому, но за них слишком дорого просят!
Old Jolyon recounted the details of his purchase.	Старый Джолион рассказал о своей покупке со всеми подробностями.
"Twenty-two years to run?" repeated James;	Контракт на двадцать два года? — повторил Джемс.
"The very house I was after-you've given too much for it!"	— Это тот самый, который я собирался купить. Ты переплатил за него!
Old Jolyon frowned.	Старый Джолион нахмурился.
"It's not that I want it," said James hastily; "it wouldn't suit my purpose at that price.	— Мне он не нужен, — заторопился Джемс, — не подходит по цене.

Soames knows the house, well-he'll tell you it's too dear-his opinion's worth having."	Сомс знает этот дом, он подтвердит, что это слишком дорого, — его мнение чего-нибудь да стоит.
"I don't," said old Jolyon, "care a fig for his opinion."	— Очень мне интересно знать его мнение, — сказал старый Джолион.
"Well," murmured James, "you will have your own way-it's a good opinion.	— Ну, ты всегда делаешь по-своему, — пробормотал Джемс, — а мнение стоящее.
Good-bye!	Прощай!
We're going to drive down to Hurlingham.	Мы хотим проехаться в Харлингэм.
They tell me June's going to Wales.	Я слышал, что Джун уезжает в Уэлс.
You'll be lonely tomorrow.	Тебе будет тоскливо одному.
What'll you do with yourself?	Что ты будешь делать?
You'd better come and dine with us!"	Приезжай к нам завтра обедать.
Old Jolyon refused.	Старый Джолион отказался.
He went down to the front door and saw them into their barouche, and twinkled at them, having already forgotten his spleen-Mrs. James facing the horses, tall and majestic with auburn hair; on her left, Irene—the two husbands, father and son, sitting forward, as though they expected something, opposite their wives.	Он проводил их до дверей и, успев уже забыть свое раздражение, подмигнул, глядя, как они усаживаются в экипаж: лицом к упряжке — миссис Джемс, высокая и величественная, с каштановыми волосами; слева от нее — Ирэн; оба мужа — отец и сын — напротив жен, словно настороже.
Bobbing and bounding upon the spring cushions, silent, swaying to each motion of their chariot, old Jolyon watched them drive away under the sunlight.	Старый Джолион смотрел, как они отъезжают в полном молчании, освещенные солнцем, раскачиваясь и подскакивая на пружинных подушках в такт движению экипажа.
During the drive the silence was broken by Mrs. James.	Молчание было прервано миссис Джемс.
"Did you ever see such a collection of rumty-too people?"	— Ну и сборище! — сказала она.
Soames, glancing at her beneath his eyelids, nodded, and he saw Irene steal at him one of her unfathomable looks.	Сомс кивнул и, бросив на нее взгляд из-под опущенных век, заметил, как непроницаемые глаза Ирэн скользнули по его лицу.
It is likely enough that each branch of the Forsyte family made that remark as they drove away from old Jolyon's 'At Home!'	Весьма вероятно, что все члены форсайтской семьи отпускали то же самое замечание, разъезжаясь группами с приема у старого Джолиона.
Amongst the last of the departing guests the fourth and fifth brothers, Nicholas and Roger, walked away together, directing their steps alongside Hyde Park towards the Praed Street Station of the Underground.	Четвертый и пятый братья, Николас и Роджер, вышли вместе с последними гостями и направились вдоль Хайдпарка, к станции подземной железной дороги на Прэдстрит.
Like all other Forsytes of a certain age they kept carriages of their own, and never took cabs if by any means they could avoid it.	Как и все Форсайты солидного возраста, они держали собственных лошадей и по мере возможности старались никогда не пользоваться наемными экипажами.

The day was bright, the trees of the Park in the full beauty of mid-June foliage; the brothers did not seem to notice phenomena, which contributed, nevertheless, to the jauntiness of promenade and conversation.	День был ясный, деревья в парке стояли во всем блеске июньской листвы, но братья, видимо, не замечали этих подарков природы, которые все же способствовали приятности прогулки и беседы.
"Yes," said Roger, "she's a good-lookin' woman, that wife of Soames's.	— Да, — сказал Роджер, — у Сомса очаровательная жена.
I'm told they don't get on."	Говорят, они не ладят.
This brother had a high forehead, and the freshest colour of any of the Forsytes; his light grey eyes measured the street frontage of the houses by the way, and now and then he would level his, umbrella and take a 'lunar,' as he expressed it, of the varying heights.	У этого брата был высокий лоб и свежий цвет лица — свежее, чем у остальных Форсайтов. Его светло-серые глаза рассматривали фасады вдоль тротуара. Время от времени Роджер поднимал зонтик и прикидывал им высоту домов, «засекая их», как он выражался.
"She'd no money," replied Nicholas.	— У Нее нет собственных средств, — ответил Николас.
He himself had married a good deal of money, of which, it being then the golden age before the Married Women's Property Act, he had mercifully been enabled to make a successful use.	Сам он женился на больших деньгах, а так как это произошло в те золотые времена, когда еще не был введен закон об имуществе замужних женщин, то Николасу удалось найти для приданого жены весьма удачное применение.
"What was her father?"	— Кто был ее отец?
"Heron was his name, a Professor, so they tell me."	— Фамилия его Эрон; говорят, профессор.
Roger shook his head.	Роджер покачал головой.
"There's no money in that," he said.	— Тут деньгами и не пахнет, — сказал он.
"They say her mother's father was cement."	— Г оворят, что ее дед со стороны матери торговал цементом.
Roger's face brightened.	Лицо Роджера просветлело.
"But he went bankrupt," went on Nicholas.	— Но обанкротился, — продолжал Николас.
"Ah!" exclaimed Roger,	— А! — воскликнул Роджер.
"Soames will have trouble with her; you mark my words, he'll have trouble-she's got a foreign look."	— У Сомса еще будут неприятности из-за нее. Помяни мое слово, у него будут неприятности — в ней есть что-то иностранное.
Nicholas licked his lips.	Николас облизнул губы.
"She's a pretty woman," and he waved aside a crossing-sweeper.	— Хорошенькая женщина, — и он махнул метельщику, чтобы тот уступил им дорогу.
"How did he get hold of her?" asked Roger presently.	— Как это он заполучил такую жену? — спросил вдруг Роджер.
"She must cost him a pretty penny in dress!"	— Ее туалеты, должно быть, недешево обходятся!
"Ann tells me," replied Nicholas, "he was half-cracked about her.	— Энн мне говорила, — ответил Николас, — что Сомс был просто помешан на ней.
She refused him five times.	Она пять раз ему отказывала.
James, he's nervous about it, I can see."	По-моему, Джемс неспокоен насчет них.

"Ah!" said Roger again;	— А! — опять сказал Роджер.
"I'm sorry for James; he had trouble with Dartie."	— Жаль Джемса, у него было столько хлопот с Дарти.
His pleasant colour was heightened by exercise, he swung his umbrella to the level of his eye more frequently than ever.	Его яркий румянец еще сильнее разгорелся от ходьбы, он поднимал зонтик все чаще и чаще.
Nicholas's face also wore a pleasant look.	У Николаса было тоже очень довольное выражение лица.
"Too pale for me," he said, "but her figures capital!"	— Слишком бледна, на мой взгляд, — сказал он, — но фигура великолепная!
Roger made no reply.	Роджер промолчал.
"I call her distinguished-looking," he said at last-it was the highest praise in the Forsyte vocabulary.	— По-моему, у нее очень благородный вид, — сказал он наконец.
"That young Bosinney will never do any good for himself.	Эта была самая высшая похвала в словаре Форсайтов — Из этого юнца Босини вряд ли выйдет что-нибудь путное.
They say at Burkitt's he's one of these artistic chaps-got an idea of improving English architecture; there's no money in that!	У Баркита говорят, что он, видите ли, талант. Задумал улучшить английскую архитектуру; тут деньгами и не пахнет!
I should like to hear what Timothy would say to it."	Хотел бы я послушать, что говорит по этому поводу Тимоти.
They entered the station.	Они подошли к кассе.
"What class are you going?	— Ты каким классом поедешь?
I go second."	Я — вторым.
"No second for me," said Nicholas;-"you never know what you may catch."	— Не признаю второго, — сказал Николас, — того и гляди подцепишь что-нибудь.
He took a first-class ticket to Notting Hill Gate; Roger a second to South Kensington.	Он взял билет первого класса до Ноттинг-Хилл-Г ейт; Роджер — второго до Саут-Кенсингтон.
The train coming in a minute later, the two brothers parted and entered their respective compartments.	Через минуту подошел поезд, братья простились и разошлись по разным вагонам.
Each felt aggrieved that the other had not modified his habits to secure his society a little longer; but as Roger voiced it in his thoughts:	Каждый был обижен, что другой не пожертвовал своей привычкой ради того, чтобы побыть немного дольше в его обществе; но Роджер подумал:
'Always a stubborn beggar, Nick!'	"Ник — упрямый осел, впрочем, как и всегда!"
And as Nicholas expressed it to himself:	А Николас мысленно выразился так:
' Cantankerous chap Roger-always was!'	«Роджер только и делает, что брюзжит!»
There was little sentimentality about the Forsytes.	Члены этой семьи не отличались сентиментальностью.
In that great London, which they had conquered and become merged in, what time had they to be sentimental?	Громадный Лондон, завоеванный Форсайтами и поглотивший их всех, — разве он оставлял время для сентиментов?