Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Истории из века джаза

Кэтлин тоже медлила в нерешительности — розово-серебристый иней готов был растаять под весенним солнцем. По-европейски почтительная к властям предержащим, она все же обладала безграничным самоуважением, которое не позволяло ей ступить далее. Она не питала иллюзий насчет мотивов, правящих королями.

— Завтра съездим в горы, — сказал Стар.

От его решений порой зависели многие тысячи жизней — и вдруг так внезапно теряется чутье, которым ты жил двадцать лет…

Назавтра, субботним утром, Стар занимался делами. В два часа, вернувшись после обеда, он застал в кабинете ворох телеграмм: съемочное судно пропало в Арктике, кинозвезда замешана в скандале, сценарист требует через суд миллион долларов. Гибнут евреи в Германии. Последняя телеграмма бросилась в глаза:

Я вышла замуж сегодня в полдень. Прощай.

И рекламная наклейка: Лучший ответ — телеграмма «Вестерн Юнион».

Ничего этого я не знала. Я уехала на озеро Луиз, а когда вернулась — к студии не подходила. Наверняка так и отправилась бы на восток в середине августа, не позвони мне Стар.

— Хочу попросить о помощи, Сесилия: не устроите ли мне встречу с коммунистом?

— С каким? — ошеломленно переспросила я.

— С любым.

— Вам их что, на студии не хватает?

— Мне нужен кто-то из главных — из Нью-Йорка.

Прошлым летом я с головой ушла в политику и могла бы устроить встречу хоть с Гарри Бриджесом. Но потом я вернулась в колледж, мой парень погиб в автокатастрофе, и я напрочь выпала из той среды. Сейчас и до меня доносились лишь слухи, что поблизости обретается кто-то из марксистского журнала «Нью мэссес».

— Неприкосновенность гарантируете? — шутливо спросила я.

— Разумеется, — всерьез ответил Стар. — Не трону даже пальцем. Только чтоб не косноязычный. И пусть захватит литературу.

Он будто собрался встречаться с адептами культа «Я есть».

— Вам блондинку или брюнетку?

— Нет-нет, мужчину, — поспешно вставил Стар.

Звук его голоса меня оживил: с тех пор, как я застала отца с секретаршей, все на свете казалось мне лишь барахтаньем в чьих-то плевках. Со звонком Стара все изменилось — и мое отношение к происшедшему, и даже сама атмосфера.

— Вашему отцу, наверное, лучше не знать, — продолжал Стар. — Может, выдадим коммуниста за какого-нибудь болгарского музыканта?

— Не волнуйтесь, они давно уже одеваются как все, — заверила я его.

С организацией встречи пришлось потрудиться. Переговоры Стара с гильдией сценаристов, тянувшиеся больше года, к этому времени зашли в тупик; наверное, от Стара ждали попыток подкупа — у меня спрашивали, что он «предлагает». Позже Стар рассказывал мне, что перед встречей просмотрел ленты о русской революции, хранившиеся в его домашней фильмотеке, и еще «Андалузского пса» Сальвадора Дали и «Доктора Калигари» — видимо, считал их относящимися к теме. Русские фильмы поразили его еще в двадцатые годы, и тогда же по совету Уайли Уайта он запросил у сценарного отдела двухстраничное изложение «Манифеста коммунистической партии».

И все же его ум отказывался осознавать ход событий. Рационалист, привыкший строить умозаключения без помощи книг, Стар только что выбрался из тысячелетней еврейской традиции — и оказался где-то в конце восемнадцатого века. Слишком приверженный, как все выскочки, к воображаемому прошлому, он не мог смириться с разрушением устоев.

Встречу я устроила в зале, который называла «тонко-кожаным», — он, как еще пять комнат в доме, когда-то был декорирован по эскизам художника из фирмы Слоуна, и термин «кожа тонкой выделки» запал мне в память. Зал был в высшей степени художественным: на ковер из ангорской шерсти цвета рассветных сумерек (более нежного дымчато-серого я никогда не видела) боязно было ступить, а при виде серебристых стен, кожаных столиков, палевых панно и хрупких безделушек хотелось затаить дыхание, чтобы ненароком их не запятнать. Зато с порога зал смотрелся великолепно, особенно при открытых окнах, когда меланхолично подрагивают под ветром занавеси. Прямой наследник старых американских гостиных, отпиравшихся только по воскресеньям, зал прекрасно подходил для выбранной цели, и я надеялась, что предстоящая встреча добавит ему характера и сделает его полноправной частью жилого дома.

Стар приехал первым — бледный, нервный и встревоженный, лишь голос звучал, как всегда, ровно. Меня восхищала его манера при встрече подойти вплотную, отодвинув случившуюся на пути помеху, и взглянуть так, будто смотрит в самую душу и не может ничего с собой поделать. Я, почему-то не удержавшись, поцеловала его и проводила в зал.