Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Но поскольку мне неприлично было появляться у нее в семь часов утра, я решил прогуляться по городу и вернуться на Невский проспект только часов в пять пополудни.

Я позвал коридорного, но на этот раз вместо него свои услуги предложил мне наемный лакей. Наемные лакеи служат одновременно и слугами и проводниками: они чистят сапоги и показывают дворцы. Я нанял его в основном для исполнения первой из этих услуг; что же касается второй, то я заранее настолько изучил Санкт-Петербург, что после этого знал о нем не меньше этого лакея.

Мне не приходилось беспокоиться об извозчике, как накануне — о лодке, ибо, сколь ни мало мне удалось побывать пока на улицах Санкт-Петербурга, я успел заметить, что на каждом перекрестке здесь имеются стоянки кибиток и дрожек. Так что едва я дошел через Адмиралтейскую площадь до Александровской колонны, как по первому моему знаку был окружен извозчиками, которые предлагали мне свои услуги по самым привлекательным ценам, делая скидку. Поскольку таксы здесь не существовало, мне хотелось увидеть, до какого уровня дойдет это понижение цены; оно дошло до пяти рублей; за пять рублей я на весь день нанял дрожки с возницей и тут же велел ему ехать к Таврическому дворцу.

Как правило, эти извозчики, или кучера, обыкновенные крепостные, которые за определенную денежную сумму, называемую оброком, покупают у своих помещиков разрешение попытаться на свой страх и риск обрести в Санкт-Петербурге благоволение Фортуны. Устройство, при помощи которого они пытаются угнаться за этой богиней, — своего рода сани на четырех колесах, в которых сиденье расположено не поперек, а вдоль, так что сидят в нем не как в наших тильбюри, а верхом, точно дети на своих велосипедах у нас на Елисейских полях. В такой экипаж впряжена лошадь не менее дикая, чем ее хозяин, которая, как и он, покидает родные степи для того, чтобы сновать взад и вперед по улицам Санкт-Петербурга. Извозчик совершенно по-отечески привязан к своей лошади и, вместо того чтобы ее бить, как это делают наши французские кучера, беседует с нею еще более нежно, чем испанский погонщик мулов — со своим коренником. Она заменяет ему отца, дядю, любимого друга; он сочиняет для нее песни, придумывая мелодию одновременно со словами; в них он сулит ей в другой жизни, в обмен на тяготы, испытываемые ею на этом свете, всякого рода блаженства, которыми вполне удовлетворился бы самый взыскательный человек. Вот почему несчастное животное, чувствительное к лести и доверчиво относящееся к просьбе, без конца рысью бегает по городу, почти никогда не освобождаясь от своей упряжи и останавливаясь только для того, чтобы поесть из деревянных колод, устроенных с этой целью на всех улицах; вот и все, что касается дрожек и лошади.

Что касается самого извозчика, то он имеет определенное сходство с неаполитанским лаццароне: нет нужды знать его язык, чтобы объясняться с ним, настолько он со своей изощренной проницательностью улавливает мысли того, с кем ему приходится разговаривать. Он сидит на небольших козлах между седоком и лошадью, а на спине у него, повешенный на шее, болтается его порядковый номер, чтобы седок мог в любое время его снять, если он недоволен своим извозчиком; в таких случаях этот номер отправят или отнесут в полицию, и по вашей жалобе извозчик почти всегда будет наказан. Хотя нужда в такой предосторожности встречается редко, она все же не бесполезна, и молва о происшествии, случившемся в Москве зимою 1823 года, все еще ходит по улицам Санкт-Петербурга.

Некая француженка, г-жа Л., возвращалась к себе домой достаточно поздно ночью. Поскольку она не хотела идти пешком, хотя знакомые, у которых она была в гостях, предлагали ей слугу в качестве сопровождающего, то послали за извозчиком: к несчастью, на стоянке были только дрожки; один такой экипаж подали ей; она села, назвала адрес и уехала.

Увидев на ней золотую цепь и сверкающие бриллиантовые серьги, извозчик успел к тому же разглядеть, что на г-же Л. была великолепная шубка. Пользуясь темнотою ночи, окружающим безлюдьем и рассеянностью г-жи Л., которая из боязни замерзнуть закуталась с головой в шубу и не замечала, по каким улицам ее везут, извозчик отклонился от заданного маршрута и уже миновал самый пустынный городской квартал, как вдруг, отбросив с глаз вуаль, г-жа Л. заметила, что находится в открытом поле. Тотчас же она стала звать на помощь, кричать; но, увидев, что извозчик, вместо того чтобы остановиться, погнал лошадь еще быстрее, вцепилась в бляху с номером, сорвала ее и пригрозила, что если он тотчас же не отвезет ее к ней домой, то на следующий день она отнесет эту бляху в полицию. Либо кучер в эту минуту обнаружил, что прибыл на место, намеченное им для совершения злодеяния, либо решил, что сопротивление г-жи Л. не позволяет ему больше ждать, но, так или иначе, он спрыгнул с козел и оказался в одном из углов дрожек. К счастью, г-жа Л., по-прежнему сжимая в руках обличающую кучера бляху с номером, спрыгнула на землю с другой стороны экипажа и, толкнув очутившуюся прямо перед ней железную решетчатую калитку, оказалась в огороженном пространстве, где повсюду стояли деревянные и железные кресты: ей тотчас стало ясно, что она попала на кладбище.