Мариэтта Шагинян - Международный вагон

Узкая темная уличка кончалась почти у самого выезда в город: дальше шел уже дачный пейзаж, то есть целый лес телеграфных столбов, зимой и летом одинаково цветущих белыми бутонами, опадающими разве только в карман самого последнего воришки. За лесом шли овраги и рытвины, бывшие глинобитни, густо усеянные остатками от пикников: бумажками, окурками, жестянками, ножами, бутылками, и два-три раза в месяц — двумя-тремя проткнутыми трупиками — процент сравнительно небольшой, особенно с точки зрения тех добрых самаритян, кто привык стаскивать сапоги с людей, ушедших на покой, не успев сделать этого самолично.

Кабачок «Кошачий глаз» сверкнул из темноты круглым ярко-желтым фонарем, разрисованным узкими черными полосками из центра к окружности, что и делало его странно похожим на данное кабачку название.

— Кто идет? — шепнули навстречу полицейским.

— Свои! — ответил первый из них, выступя из темноты к свету. — Не откачаете ли вы вот эту уличную, свалившуюся тут поблизости?

Две руки в форменном обшлаге протянулись за девушкой и куда-то втащили ее, после чего между их хозяином и вновь прибывшими произошла тихая беседа, уже по поводу собственной откачки, на которую последовало согласие. Не прошло и минуты, как в руках полицейских очутилось несколько бутылок, а желтый «Кошачий глаз», проливавший свет на всю грязную улицу, освещал дружеские фигуры десяти или двенадцати полицейских. Такое изобилие блюстителей порядка перед самым мрачным из притонов, по-видимому, не влияло ни на хозяина, ни на посетителей кабачка. По крайней мере с десяток отвратительных бродяг, задрапированных в рваные плащи и с нахлобученными по самые брови шапками, пробралось мимо них, бормоча какое-то одинаковое слово, менее всего похожее на проклятие.

Голодная девушка очнулась от обморока в низкой, душной, дымной комнате, освещенной таким же полосатым фонарем, какой висел у входа. Лица обступивших ее бродяг тоже казались полосатыми. Один из них сунул ей в рот бутылку с водкой и, когда она вперила в него свои голубые глаза, налег кулачищем на ее коленку. Девушка вздрогнула, подмигнула и отпила из бутылки. Тогда человек встал, отошел к стойке и начал перемывать стаканы.

Ожив и придя в себя, девушка села и вызывающе улыбнулась. Голубые глаза ее оглядели всех полосатых и тотчас же убедились в том, что каждый из них был пьян не больше, чем она, и старался быть и пьяным, и грубым, и развязным с усилиями, не меньшими, чем ее собственное. Это открытие заставило девушку хрипло расхохотаться, вскинуть ногу на стул, сделать жест самой отчаянной проститутки и попросить у ближайшего соседа папироску.

Через минуту соседний бродяга был подхвачен ею под-руки и водворен в темном уголке, между большой кадкой, с пальмой побитой красным эстрадой, с которой несся визгливый, острый, тоскующий джаз-банд. Бродяга усиленно подливал ей и подкладывал на тарелку, поглядывая вокруг себя внимательными глазами и мало обращая внимания на то, ест или нет его непрошенная подруга. Когда спустя полчаса она упала на стол головой и захрапела, он с жестом отвращения оттолкнул ее руку, вцепившуюся ему в рукав, и кивнул головой слуге.

Тот подошел качающейся походкой инвалида. Старые подслеповатые глаза его были белы от усталости.

— Уберите эту женщину, — брезгливо пробормотал бродяга, царственным жестом указывая на проститутку.

— Ладно, успеешь, тоже не велика птица, — пьяным голосом ответил служащий, отходя к стойке.

Бродяга вскочил, но в ту же минуту сел снова. Навстречу ему из глубины кабачка шел незнакомец, шатаясь, как его собственное зеркальное отраженье.

— Фламинго? — прошептал он вопросительно.

— Готовы к отлету, — тихо ответил первый бродяга, — эта женщина спит, не бойтесь.

Подошедший тронул женщину кончиком своей палки. Спящая не шевельнулась. Храп равномерно вырывался из ее стиснутых зубов. Тогда он сел, придвинул губы к уху первого бродяги и шепнул по-французски, с явным английским акцентом:

— Вот вам две главных новости: Англия потворствует культу Кавендиша, под видом его преследования. И кроме того… кроме того — собака не найдена. По-видимому, — она жива.

— А! — сквозь зубы вырвалось у бродяги. Он уже встал чтоб уйти. Но в ту же секунду он увидел в маленьком косом зеркале нечто такое, что заставило усы его шевельнуться. Маленькая проститутка не спала: она лежала, прикрыв ладонью пару трезвых голубых глаз, так и впившихся в каждую черточку его собственного лица.