Мариэтта Шагинян - Международный вагон

— Везет мне, — пробормотал он облегченно, — экспедиция запоздает, но не будет отложена. Хорошо, что этот прощалыга, которого, по-видимому, зовут Кенворти, как написано на его шляпе, — хорошо, что он не содрал с меня и жилетку.

Боб бросил шляпу в тину, убедился, что механик и пилот не нуждаются больше ни в чьей помощи, кроме той породы лошадей, что ходят шагом и носят на голове страусовые перья, — и быстро побежал к проезжей дороге. Найти ее было нетрудно. Вечерний мрак уже давно озарялся такой крупной лунищей, что можно было бы не только читать, но, при желании, собирать на песчаных холмах местную флору для гербария. Боб поглядел по сторонам в бинокль, уцелевший от аварии аэроплана, и радостно вздрогнул.

Перед ним, в небольшой лощине, озаренной полным лунным светом, лежал мрачный маленький замок Кавендиш.

Он был построен в форме небольшого треугольника. Передний фасад выступал ребром, вдоль которого шли две гладких каменных стены с двумя рядами окон, образуя острый угол. Наверху по обе стороны возвышались две башенки, украшенные старинной лепной работой. Фруктовый сад и парк лежали в стороне, вокруг крохотного искусственного озерца. Все место казалось таким деланным, неуютным, нелепым, что только дворянский каприз мог заставить Кавендишей из поколения в поколение сохранять подобный ублюдок.

Друк поискал глазами теневое место и осторожно пошел к замку. Через два километра песчаные россыпи заменились меловыми, ослепительно белевшими в лунном свете. Здесь ему пришлось выйти из тени. Он пересек белую дорогу, белые холмы, белый двор, не слыша ни единого звука. Собаки не было. Ворота не заперты. Никто не тявкнул, не крикнул, не выстрелил, не выступил. Он позабыл всякий страх и решительными шагами направился к дверям, сверкавшим медными украшениями. Схватив молоточек, по старинному обычаю еще подвешенный к английским джентльменским дверям, несмотря на то, что прочие нации давно уже употребляют гораздо более удобные «английские замки», — Боб Друк только что хотел нарушить тишину смелым стуком, как внезапно замер и покрылся холодным потом.

Из-за угловой стены, медленно волоча ноги, выступило нечто до такой степени страшное, что волосы Боба Друка зашевелились.

Огромный голый человек протащился мимо него. От человека пахло трупным запахом. Глазницы его были пусты и сверкали фосфорическим блеском. Между ребрами зелеными кусками висело отстающее мясо. Шатаясь и охая, чудовище переползло за угол, добралось до маленькой боковой двери и здесь упало, так сильно трясясь и лязгая зубами, что, казалось, весь дворик наполнился зубным скрежетом.

— Не могу! Ни за какие денежки не могу больше! — простонало привидение надрывающим душу голосом, несомненно, принадлежащим существу деликатного пола: — хорошо еще, что я сама его не вижу собственными глазами со стороны. Но Полли из Обершира так его описала, так описала, проклятая, что уж лучше б мне подавиться всеми денежками, чем еще разок влезть в эту проклятую шкуру…

Тут привидение охнуло и завопило, ломая страшные костлявые руки:

— Батюшки мои, не могу, не могу, не могу из него вылезть! Каждую божью ночь вылезала, а вот не могу, хоть умри, не могу. С тех пор как эта проклятая Полли описала мне его, я как помешанная. Вылезу, а вдруг да он станет на собственные ноги… сам… сам… сам… стоятельно!

С этим ужасным предположением привидение, вскрикнув диким голосом, всплеснуло всеми своими костями и упало в обморок, покатившись прямо под ноги изумленного Боба Друка.

Видя, что привидение лежит без чувств, Боб Друк живо выскочил из-за угла, схватил его подмышку и втащил через маленькую дверь в дом. Здесь он стянул с него по порядку всю бутафорию, начиная с каркаса и ходуль и кончая разложившимся мясом из-под ребер, а вслед за ним и самими ребрами. Всю эту музыку он немедленно швырнул в камин, зажег и только тогда взглянул в лицо привидению. Перед ним была экономка средних лет, а каждый, кто имеет представление о родовых замках и холостых майорах, может в высшей степени точно представить себе и экономку средних лет; предпочтительно брюнетку, с мешочками под глазками, с губками бантиком и с бровями, немного приподнятыми у переносицы в виде двух запятых, опущенных к вискам. Короче сказать, на обязанности экономки средних лет лежит всплескиванье руками, упадание в обморок, звяканье ключами, крик души, непонятное одиночество, рюмка горячительного и воспоминание о прошлом, что точка в точку приложимо и к экономке майора Кавендиша, лежавшей в настоящую минуту в объятиях Бока Друка.