Мариэтта Шагинян - Международный вагон

Он ввел пастора в длинную галлерею, где курильницы нежно дышали голубым дымком ароматов. Ниши, полные шелковых подушек, бассейн с жемчужной водой для усталых ног, длинная трубка кальяна, ковер, чьи тона благородно ласкают глаз, — и приготовленная на нем еда, казалось, взятая из тысячи и одной ночи: здесь были все тонкие пряности Востока, — шафранный плов с подрумяненным цыпленком, начиненным фисташками; нежная рыба с зеленью в остеклелом рту; прозрачный каскад фруктов, сладости, истекающие миндалем и медом, прохладное мерцание драгоценных вин, зеленые корешки гашиша.

— А это… — произнес джентльмен, распахивая парчовый занавес.

Пастор Мартин Андрью вздрогнул, и мертвое лицо его порозовело. Перед ним на звериной шкуре лежало дитя, едва превращающееся в женщину. Нагота бронзового тела, пропорции которого почти оскорбляли своим недостижимым совершенством, дышала сейчас тихим покоем. Ребенок спал. Длинные глаза, удлиненные сурьмой к вискам и переносице, были замкнуты, и шелковая бахрома ресниц легла на розовую негу щечек. Маленькие груди, едва созревшие, были украшены перламутровыми розетками. Ручка с тонкими пальцами, каждый ноготь которых мог бы ненасытно приковать глаз художника, — лежит между ними распластанной птичкой.

— Этим вы можете тешиться хоть до самого порта Ковейта, — докончил джентльмен начатую фразу.

Плойс, главный пайщик Америкен-Гарн и председатель хлопкового треста обеих Америк, сделал движение, как если б хотел поднять из бамбукового кресла половину своего туловища, разлитого в нем, как студень.

Вильмор, директор ниточной фабрики, предупредил это намерение и упал в другое кресло раньше, чем тело мистера Плойса поднялось на вершок.

— Дорогой мистер Плойс! — пробормотал гость, отдавая в руки лакея шляпу, перчатки и трость. — Ваша идея имеет необыкновенно жизненный характер.

— Все мои идеи имеют необыкновенно жизненный характер, — согласился Плойс, поглядев с веранды, где сотни вентиляторов поддерживали приятный холодок при сорокаградусной жаре, в сад, на играющих в теннис собственных детей.

— Я получил новое письмо от моего корреспондента, — продолжал мистер Вильмор: — он пишет с Канарских островов. Там тоже, знаете ли, большой спрос на изделия с портретом Ленина. Вам известно клеймо на знаменитых моих катушках, № 108-bis?

— Если не ошибаюсь, черепаха? — спросил Плойс.

— Вот именно. Со вчерашнего дня, дорогой мистер Плойс, она заменена головой Ленина в профиль, с открытым ртом. Популярный снимок. Я дал заказ на четырнадцать миллиардов этикеток, в виде пробы.

— Это недурно, — пробурчал Плойс, — что касается нашего треста, мы ограничились пока серпом и молотом. Я предвижу большое оживление промышленности.

Мистер Вильмор кивнул головой. На радиобашне, в глубине сада, загорелась звездочка. Лакей, вынырнув из-за кресла, молчаливо подал двум трестовикам каучуковые наушники. Мистер Плойс и мистер Вильмор напялили наушники, закрыли глаза и отдались самой приятной музыке, какая существует для ушей капиталистов: потоку биржевых цифр.

— Сэр, вас желает видеть председатель бюро забастовок, — доложил лакей, прерывая упоительную мелодию.

На веранду быстро вошел юркий молодчик с портфелем, раздувая такие пышные усы, что они положительно могли бы сойти за хвост, если б помещались не спереди, а сзади.

— Милостивые государи! — пропищал он почтительно: — очень, очень приятные известия. Волна забастовок разрастается. Сейчас пришло известие, что забастовала вся лионская мануфактура, забастовал шотландский район, забастовал египетский, великобританский хлопкосоюз, забастовали кочегары повсеместно в Бомбее и Калькутте! Если прибавить к этому шанхайский кризис и полное отпадение Манчестера, то мы имеем…

Здесь юркий человек вытащил крохотные счеты из слоновой кости, нащелкал на них кончиком носа, поднял усы кверху и изверг из-под них следующее умозаключение:

— Мы имеем сто сорок два градуса широты и тысячу градусов долготы емкого колониального рынка, способного поглотить американскую продукцию всеми своими ртами, открытыми настежь.

— Этим надо немедленно воспользоваться! — вскрикнул мистер Вильмор, в то время как мистер Плойс вдумчиво глядел на кончик банана, висевшего над ним в воздухе.

Не услыша реплики, мистер Вильмор уставился на тот же кончик банана, точно в нем крылась сейчас магическая разгадка великой мозговой операции, совершавшейся в круглой голове мистера Плойса. Что касается юркого человека, он давно уже висел всеми своими фибрами на том же самом банановом стрючке.