Павел Шкуркин - Хунхузы

Афанасьев достал первый и подал лист жандарму. Пока последний развертывал паспорт, Догерти успел достать свой паспорт, развернуть и бросить на него взгляд: «Постышев. Я — Постышев, Яков!»

— Как фамилия? — спросил жандарм.

— Иван Михайлов, — ответил усач.

— Постышев Яков, — вторил ему Догерти.

— А ваши вещи где?

— В вагоне остались, два чемоданчика, один черный, другой рыжий.

— А вот мы увидим, как это вы от поезда отстали. Пойдемте в дежурную!

И жандарм повел их в аппаратную, половина которой барьером отделялась от помещения дежурных агентов.

— Иван Петрович, — обратился жандарм к телеграфисту, — стукните-ка на станцию Несвижск, каки-таки чемоданчики забыли в поезде эти стрикулисты, рыженький да черненький. Поезд там стоит долго, успеют найти и прислать сюда… А вас я голубчики, арестую и пошлю куда следует!

Догерти чувствовал, что все здание его спасения, построенное с таким трудом, рушится…

Но Афанасьев, которому, очевидно, терять было нечего, — неожиданно набросился на жандарма с такими, неслыханными прежде капитаном, виртуозными ругательствами, что даже жандарм опешил. Так мастерски ругаться мог, очевидно, по его мнению, только действительно ученик певческой школы… Под напором Афанасьева он стал сдавать и только повторял:

— Чего ты лаешься?! Протокол составлю! Погоди уж! Вот сейчас узнаем, каки-таки у вас были чемоданчики!.

Не прошло и десяти минут, как аппарат стал выстукивать из Несвижска: «Чемоданы рыжий и черный найдены в третьем классе. Высылаются Зеленый Луг номером пятьдесят вторым».

Жандарм был изумлен и смущен: он был уверен, что задержанные бродяги попросту выдумали про чемоданы…

Афанасьев, а за ним и Догерти снова набросились на жандарма:

— Ага, что? Мы жалиться будем, теперь не царские времена, вам это наша рабоче-крестьянская власть не пропустит!

— Да плюньте на них, Максим Иванович, — вступился телеграфист, — не связывайтесь: руки марать не стоит!..

Жандарм махнул рукой:

— А убирайтесь вы к черту!.. Пойду лучше ужинать!

И грозное начальство ушло со станции. Вскоре пришел встречный товарный поезд 52-й, который привез чемоданы. Телеграфист выдал их под расписки «Постышеву» и «Михайлову», которые ног под собой не чувствовали от радости после такого оборота дела. Со следующим поездом они двинулись дальше; Афанасьев слез в Несвижске, а Догерти направился прямо в Москву, где он условился встретиться с женою.

Московская газета.

Елизавета Михайловна уже несколько дней ожидала мужа в скромных комнатах на Малой Дмитровке. Нечего говорить, как встретились супруги после дней таких ужасных переживаний…

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Догерти. Вошел номерной.

— Не прикажете ли свеженькую газету? — спросил он, подавая сложенный номер какой-то газеты.

Догерти взял.

— А как прикажете вас прописать?

— Капитан Догерти, — ответил капитан машинально.

Коридорный поклонился и вышел.

Елизавета Михайловна укоризненно посмотрела на мужа:

— А не сделал ли ты оплошности, назвав свою настоящую фамилию? Я ведь прописалась по оставшемуся у нас паспорту бывшей у меня в прошлом году горничной Дуняши.

Догерти сам чувствовал, что сделал ошибку; но, желая ободрить жену ответил:

— Ерунда! Мало ли теперь странствует по России разных капитанов; да и кто обо мне знает!

Он развернул газету и начал читать.

— Вот те и раз! — проговорил растерянно.

— Что такое? — взволновалась Елизавета Михайловна.

— Вот, смотри! — указал ей муж место в газете: «События в Нижнем Новгороде». В газете весьма правдиво, но в большевистском освещении, было описано то что произошло в Нижнем за последнее время, роль капитана Догерти и его таинственное исчезновение.

Елизавета Михайловна всплеснула руками:

— Да ведь наша гостиница тотчас должна уведомить полицию, что ты остановился здесь.

Супруги Догерти немедленно собрались, благо вещей у них было очень мало, — оставили деньги «за постой» на столе по приблизительному подсчету и вышли из меблированных комнат с тем, чтобы больше никогда в них не возвращаться.

Муха.

— А какая же дальнейшая судьба действующих лиц?

— Догерти с женой добрался до Маньчжурии и сначала бился там, как рыба об лед, в поисках работы. Одно время он был переводчиком в Американском железнодорожном техническом комитете, потом нашел другое занятие…

Никто, кроме близких друзей, не подозревал, что Догерти курит опиум… Иногда в этом отношении он доходил до последней, дозволенной ему грани… Один почтенный китаец рассказывал мне, что однажды он с двумя своими служащими глубокой осенью ехал по жел. дороге из Харбина в Хайлар. В одном отделении с ним ехал какой-то русский, отлично говоривший на интеллигентном китайском языке. Когда рассказчик извинился перед спутником и расположился покурить опиум, то был немало удивлен, что и его русский попутчик тоже устроился на верхнем сиденьи и также начал курить…