У Мазуччо новелла отражала близкое историческое прошлое, была «новостью», то есть чем-то случившимся недавно, о чем рассказывается впервые. Вот почему так точна, детальна и функциональна топография книги; в этой топографии особо выделен Неаполь: связанные с ним истории освещены как бы особым светом. Это добрый город, где и должны совершаться только добрые дела (так бывает, конечно, не всегда, но все это — досадные исключения).
Да, источники у Мазуччо были. Не только литературные, но главным образом устные, и вот таких нелитературных — значительно больше, чем каких-либо иных. И это стало литературным приемом, причем в большей мере, чем у многочисленных средневековых предшественников писателя в жанре короткого сюжетного повествования. Поэтому сборник Мазуччо квазиисторичен в том смысле, что даже вымышленный сюжет оформляется соответственно «дней минувших анекдотам», то есть имитирует рассказы бывалых людей. На имитацию подобных рассказов нацелен сам стиль Мазуччо, архитектоника его новелл. Для них характерны невозмутимая неторопливость зачина, стремительное разворачивание основного сюжета (при этом писатель избегал повторения сходных фабульных ситуаций, что замедляло бы развитие действия), некоторая философская раздумчивость концовки, подытоживающей тот жизненный урок, который несла в себе сама новелла, легшая в ее основу острая и неожиданная жизненная ситуация. Урок этот суммировался и обобщался в послесловии — в том размышлении «от себя», которое, как уже говорилось, писатель называл «мазуччо».
Пассивность адресатов (чего не было в «Декамероне», где адресаты новелл были одновременно и их рассказчиками) выдвигает в книге Мазуччо на первый план автора. Он становится активным не только как повествователь, но также идейно и художественно. У Мазуччо новеллы тоже обсуждаются, но одним человеком — самим автором в послесловиях. Аудитория у писателя конечно же есть, причем самая аристократическая, однако она вынесена за скобки, из основной структуры книги удалена и в общем-то совершенно необязательна. Ее в книге нет, но на нее, на ее вкусы и политические пристрастия писатель вынужден ориентироваться. Поэтому обрамление в «Новеллино» имеется, только оно не фабульное, а литературно-концептуальное. Это делает сборник новелл Мазуччо именно «книгой», а не обрамленной повестью (вариантом которой были и «Декамерон», и в еще большей мере «Гептамерон» Маргариты Наваррской, и многие другие памятники ренессансной новеллистики).
Активность автора определила прежде всего его сюжетные предпочтения. Событийно новелла Мазуччо достаточно разнообразна, ситуационно же она сводится к небольшому набору фабул, довольно удачно систематизированному Е. М. Мелетинским [7] См.: Мелетинский Е. М. Историческая поэтика новеллы. С. 103–104.
. В самом деле, мы можем выделить новеллы, повествующие о плутовстве с эротическими целями (нов. 2, 3, 6, 9, 11, 12, 14, 34, 38, 40) и о просто мошенничестве разного рода (нов. 4, 10, 16, 17, 18), о порочности женщин (нов. 21–26, 28, 42), о низких нравах духовенства (нов. 1–4, 6–10, 18, 29), о примерах высокого великодушия (нов. 21, 27, 44, 46, 50) и крайней жестокости (нов. 1, 6, 19, 22, 27, 28, 31, 37, 42, 47). Впрочем, такая классификация не исчерпывает всего фабульного богатства книги, да к тому же большинство новелл нельзя охарактеризовать лишь каким-то одним признаком. Правильнее было бы говорить о ведущих мотивах новеллистики Мазуччо, мотивах, которые никак не противостоят друг другу, но, напротив, переплетаются и друг друга подкрепляют.
Некоторые из этих мотивов исследователями были абсолютизированы и — в таком виде — легли в основу ряда ошибочных или не вполне точных оценок творчества писателя.
Так, стало расхожим утверждение, согласно которому Мазуччо был ярким антиклерикальным писателем. Но верно ли это? В первой части «Новеллино» действительно говорится о сластолюбии, коварстве, стяжательстве, злокозненности монахов. И в следующих частях тема эта время от времени возникает, но до удивления редко. Писатель как бы считал, что с этим вопросом он покончил и к нему вряд ли имеет смысл возвращаться. (Правда, в общем заключении к книге он еще раз сказал о пороках и прегрешениях монахов, противопоставив им честных и добродетельных служителей церкви.) К тому же первая часть книги — самая неоригинальная, здесь Мазуччо в основном разрабатывал сюжеты, заимствованные из средневековых фаблио и фарсов (что делал и Боккаччо). Насмешки над монахами, обнажающие, отталкивающие или попросту смешные черты этого сословия были общим местом средневековой литературы и без особых изменений перешли в памятники литературы Возрождения.
Читать дальше