Хозяин оказался не таким уж злым человеком. Он вынес комедиантам треногую табуретку, на которой Фрицек показал несколько эквилибристических номеров, после чего они с Ольгой перешли к акробатике. Рабочие, хорошо понимавшие, что значит иметь щеки, зеленые от голода, и красный от холода нос, были щедры, и когда Ольга обходила с кепкой Фрицека столы, кучка двухгеллеровых монет на дне шапки быстро росла.
Жак ожидал их с одеждой в сенях. Он купил хлеба, колбасы, стопку водки и дешевых сигарет — себе и Фрицеку. И у них еще остались деньги.
Что же делать теперь? Домой? Нет! Надо заработать еще для животных! Авось не схватят!
Они оделись и снова вышли на мороз.
— Зайдите еще сюда, — сказал Жак, когда они очутились возле следующего трактира, — а потом — домой! Я забегу за вами. Погляжу только, нельзя ли тут в деревне купить сена. — И ушел.
Их снова хотели прогнать, но Ольга стояла у двери и не двигалась с места. И снова нашлись заступники…
Девочка вплеталась в спинку стула, легко кувыркалась в воздухе, делала мостик и, просунув голову между коленями, улыбалась присутствующим. Фрицек ждал, пока она кончит.
Вдруг сердце его учащенно забилось.
Он увидел Иозефа Гавранека. Тот сидел за последним столом.
У Фрицека перехватило дыхание. Он чувствовал, как в нем оживает ненависть, ненависть, зародившаяся еще тогда, когда он, упрямо сидя на ступеньке фургона, наблюдал за стражником, конвоировавшим по улице его отца и брата; когда у маленького соснового бора на его спину со свистом опустилась отцовская плетка. Ненависть эта была, пожалуй, сильнее прежней. За четыре года она выросла вместе с ним. Все вокруг завертелось в каком-то тумане.
Выступать Фрицек не стал и, когда Ольга кончила, с шапкой в руке стал обходить столы. Сестра удивленно посмотрела ему вслед. А он шел, как во сне, мимо посетителей, протягивавших к нему руки с крейцерами, ни в чем не отдавая себе отчета, и видел только синеватую дымку, освещенную газовыми рожками, да расплывшуюся в ней путаницу голов.
К столу, за которым сидел Гавранек, Фрицек не пошел. Приблизясь к Ольге, он высыпал ей на ладонь деньги.
— Ступай домой! Меня не жди! — шепнул он ей и сам при этом услышал, как странно и прерывисто звучал его голос. — Я скоро приду!
— Ты пропустил один стол! Иди получи! — крикнул кто-то.
Фрицек обернулся. Видимо, он был ужасно бледен, потому что люди смотрели на него с удивлением.
Твердыми шагами он подступил к столу Иозефа Гавранека.
Тот полез в карман за монетой.
Фрицек сжал кулак, размахнулся, ударил его в лицо и бросился к дверям.
Но тут же кто-то входивший в трактир крепко схватил беглеца за руку.
Фрицек попытался вырваться, но сильный кулак сжал и вторую руку. Он укусил кулак, человек вскрикнул.
Однако было поздно. Люди бросились на него. Фрицек отбрыкивался ногами и мотался из стороны в сторону. Мельком он заметил, как Иозеф Гавранек утирал кровь с губ. Фрицека били по голове, а он защищался, как хорек, пойманный в ловушку. Та самая рука, которую он укусил, опрокинула его на пол. Теперь он уже видел над своей головой только каблуки и чувствовал их удары.
Фрицека вышвырнули из трактира и оставили лежать на дороге.
Неслыханно! Так отблагодарить за милостыню, которую предложил ему человек от чистого сердца! Да нынче вообще о какой-нибудь плате за развлечение даже говорить не приходится…
Фрицек уже не сознавал, что валяется на дороге, так как пришел в себя только в фургоне, от тряски. Он лежал на постели, закутанный в попону, а сестра прикладывала к его голове платки со снегом. От трактира его принес на руках Жак: Ольга так истошно визжала на всю деревню, что не услышать ее было нельзя.
Комедианты бежали по направлению к Жирке.
Перевод И. Иванова.
О ЛЮБВИ К РОДИНЕ {5} 5 Первоначальное название рассказа: «О любви к родине, фамилиях начальства и образованности». Написан в 1909 году на основе впечатлений писателя о военной службе в 74-м Либерецком полку (1905). Впервые был напечатан в «Рабочем календаре» чехословацкой социал-демократической партии в Австрии на 1910 год, выходившем как приложение к социал-демократическому журналу «Зарж» («Сияние»). Шестьдесят две строки в тексте были конфискованы цензурой. В начале 20-х годов писатель намеревался на основе своих воспоминаний выпустить книгу очерков и рассказов об австро-венгерской армии. Однако в декабре 1920 года во время захвата полицией Народного дома в Праге, где тогда находилось «Дельницке накладательстви» («Рабочее издательство»), рукопись книги из редакторского стола перекочевала в архивы жандармского управления и была затеряна.
Читать дальше