Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

Я кивнул.

– От местечка Вилла Сан-Джовани ты переправляешься на пароме до Мессины, а там можно сесть на поезд. Одна дорога идет в Палермо, другая – в Катанию. Я мог выбирать, куда ехать. На станции собралась толпа таких же, как я, и нас ждали два поезда, и ко мне подошла женщина, улыбнулась и спросила: «Вы американский капитан Форбс, отправляющийся в Таормину?»

Я им не был, и джентльмен, такой, как Наполеон, тут же сказал бы, что очень сожалеет, но, увы, он не капитан Форбс, а я так не сказал. Отдал честь и, посмотрев на женщину, признал, что я капитан и действительно еду именно в Таормину, где бы она ни находилась. Женщина выглядела очень довольной, но сказала, что ждала меня только через три или четыре дня, а потом полюбопытствовала, как там дорогая Дионосия.

В Риме я побывал на Корсо Кавалли и выиграл деньги на собаке по кличке Дионосия, которая прошла последний поворот в самом хвосте, а потом блестяще обогнала всех, поэтому я не солгал, говоря, что она чувствует себя как нельзя лучше. И Бьянка, какая она милая девочка. Бьянка, насколько я знал, также пребывала в полном здравии. К тому времени мы уже садились в купе первого класса, и синьора, ее имени я так и не узнал, щебетала о том, как прекрасна и удивительна наша встреча. Она мгновенно узнала меня по описанию Дионосии. И до чего же здорово, что война наконец-то закончилась и мы можем позволить себе маленькие радости жизни. Отметила она и важную роль, которую американцы сыграли в нашей победе. То есть некоторые европейцы признавали, что Соединенные Штаты участвовали в войне.

По правую сторону железной дороги раскинулись лимонные сады и апельсиновые рощи, от красоты которых захватывало дух. Я видел террасы на склонах холмов, и желтые плоды, проглядывающие сквозь зеленую листву, и более темную зелень оливковых деревьев на холмах, и речушки, сбегающие по склонам, заметно пересохшие, занимающие только малую часть каменистого русла, и старинные каменные дома, и все было пестро. По левую руку раскинулось море, гораздо более синее, чем Неаполитанский залив, а по другую сторону моря лиловел – и такого оттенка не увидишь нигде – берег Калабрии. Синьора красотой ничуть не уступала открывающемуся из окна купе виду. Но, конечно, это была другая красота. Иссиня-черные волосы, лицо цвета старой слоновой кости, черные, как чернильницы, глаза, полные алые губы и улыбка… вы понимаете, о какой улыбке я говорю, синьор Рикосса.

– Но какое отношение это невероятно приятное путешествие имеет к храбрости Волка, капитан? – спросил Рико, который имел особое мнение о женских достоинствах.

– Самое непосредственное, Наполеон, – ответил Грейвс. – И эти алые губы, знаете ли…

– Хватит! К черту ее алые губы! – нетерпеливо воскликнул Рико.

– Благослови бог ее алые губы, Наполеон. Через какое-то время маленький поезд остановился на станции Джардини, и она сказала, что нам надо выходить, а Таормина – город на холме. Нас ждала карета, мы сели в нее и поехали по узкой, извилистой дороге в этот город. Я вел себя галантно и достойно. Хочется верить, что ты видишь это во мне, Наполеон.

В тот вечер мы пообедали вместе, и, будьте уверены, не наскоро приготовленной похлебкой. Начали с мартель-бенедиктина, потом нам принесли закуску-ассорти – чего только не было на тарелках, и все удивительно вкусное. Затем последовал бульон, прозрачный, как слеза, и маленькие рыбки, вроде бы речная камбала, запеченные в духовке, как готовят крабов в ресторане «Руссо» в Новом Орлеане. На второе подали жареную индейку с гарниром и вино «Бронте», по цвету похожее на расплавленный рубин. Виноград выращивают на склонах Этны, и, знаете ли, это вино не разрешено вывозить ни с острова, ни из страны. На десерт мы ели песочные пирожные, запивая их черным турецким кофе с ликером, который назывался «Куантро».

После трапезы мы сидели в саду под апельсиновыми деревьями. Вдоль стены росли жасминовые кусты, а в свете луны все тени становились иссиня-черными, ее губы – красными, а волосы казались окутанными туманом. Луна плыла высоко в небе, а на склоне Этны белел снег. В лунном свете все было белым, как штукатурка, или лиловым, как далекий берег Калабрии. Внизу перемигивались желтым огни Джардини. Она и ее муж вроде бы не ладили. Он служил пилотом в Истери или Хистери, меня это особо не волновало, как и вся итальянская армия, и она радовалась тому, что я приехал на несколько дней, чтобы скрасить ее одиночество. И меня мой приезд тоже радовал.