Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Верно. Я вспомнил о ней по ассоциации с арабом.

– Должно быть, очень интересный человек, этот Лоуренс.

– Наверняка.

– Вы знаете, чем он сейчас занимается?

– Служит в Королевских военно-воздушных силах.

– Почему там?

– Ему нравится.

– Интересно, он член Национального географического общества?

– Любопытный вопрос.

– Он был бы достойным членом. Нам такие нужны. Я бы с удовольствием дал ему рекомендацию. Как думаете, его захотят принять в члены?

– Я думаю, да.

– Я рекомендовал ученого из Веве и своего коллегу из Лозанны, и их обоих приняли. Мне кажется, там будут очень рады, если я дам рекомендацию полковнику Лоуренсу.

– Отличная идея, – сказал Харрис. – Вы часто приходите в это кафе?

– Я прихожу после ужина выпить кофе.

– Вы работаете в университете?

– Я уже на пенсии.

– А я жду поезда, – сказал Харрис. – Еду в Париж, а потом поплыву из Гавра в Штаты.

– Я никогда не был в Америке. А хотелось бы. Может, как-нибудь посещу собрание общества. Я буду очень рад познакомиться с вашим отцом.

– Я уверен, что он был бы рад знакомству, но он в прошлом году умер. Застрелился, как это ни странно.

– Мне очень жаль. Я не сомневаюсь, что его уход стал тяжелой потерей для науки и для его семьи.

– Наука на удивление легко перенесла эту потерю. Вот вам моя визитка, – сказал Харрис. – У меня инициалы Э.Д., а у отца Э. Дж. Я уверен, что он был бы рад знакомству.

– Для меня это была бы большая честь.

Старик достал из записной книжки визитку и вручил ее Харрису.

На ней было написано:

СИГИЗМУНД УАЙЕР, ДОКТОР ФИЛОСОФИИ

Член Национального географического общества

Вашингтон, округ Колумбия, США

– Я буду ее беречь как зеницу ока, – сказал Харрис.

Мы еще лежали в постели, когда он вошел в комнату, чтобы закрыть окна, и я увидел, что он выглядит больным. Он дрожал, его лицо побледнело, и он двигался медленно, словно испытывал боль.

– Что случилось, Шатц?

– Голова болит.

– Возвращайся в постель.

– Нет, все в порядке.

– Ложись в постель. Я зайду к тебе, когда оденусь.

Но когда я спустился вниз, он сидел у очага, полностью одетый, очень больной, несчастный мальчик девяти лет. Я пощупал ему лоб: у него был жар.

– Ложись в постель, – сказал я. – Ты болен.

– Со мной все в порядке, – ответил он.

Пришел доктор и измерил ему температуру.

– Сколько? – спросил я.

– Сто два.

Внизу доктор оставил три лекарства в разноцветных капсулах и инструкции, когда их принимать. Одно – чтобы сбить температуру, второе – слабительное, третье – от кислотности. Вирус инфлюэнцы живет только в кислой среде, объяснил он. Похоже, доктор много знал об инфлюэнце; он сказал, что тревожиться не о чем, если температура не поднимется выше ста четырех градусов.

Сейчас легкая эпидемия, и никакой опасности нет, если удастся избежать пневмонии.

Вернувшись в комнату, я записал температуру мальчика и составил расписание приема лекарств.

– Хочешь, я тебе почитаю?

– Да. Если ты сам хочешь, – ответил он. Его лицо было очень бледным, под глазами темнели синяки. Он лежал тихо, и казалось, что происходящее его не интересует.

Я начал читать «Пиратскую книгу» Говарда Пайла, но увидел, что он не слушает.

– Как ты себя чувствуешь, Шатц? – спросил я.

– Пока без изменений.

Я уселся в ногах его постели и читал, чтобы скоротать время до приема очередной капсулы. Я думал, он уснет, но когда поднял глаза, он смотрел на изножье кровати, и вид у него был очень странный.

– Почему бы тебе не поспать? Я разбужу тебя, когда нужно будет принять лекарство.

– Я бы предпочел не спать.

Некоторое время спустя он сказал:

– Ты не должен сидеть со мной, папа, если тебе это не нравится.

– Мне нравится.

– Я хочу сказать, ты не должен сидеть со мной, если рано или поздно тебе разонравится.

Я подумал, что у него легкий бред. В одиннадцать часов я дал ему лекарство и ненадолго вышел.

Был холодный солнечный день, мокрый снег замерз, и голые деревья, кусты, трава и земля словно покрылись ледяным кружевом. Я вывел молодого ирландского сеттера на прогулку, по дороге и берегу застывшего ручья, но идти было трудно, у рыжей собаки разъезжались лапы, а я дважды упал, сильно ударился, уронил ружье, и оно ускользнуло от меня по льду.

Мы спугнули стаю перепелок под высоким глинистым берегом, над которым нависал кустарник, и я застрелил двух, пока они убегали за гребень. Некоторые вспорхнули на деревья, но большая часть попряталась в кустах, и пришлось прыгать на обледеневшие ветки, чтобы поднять птиц. Когда они выбегают, а ты стоишь на коварном пружинистом кустарнике, попасть по ним нелегко; я убил двух, промазал по пяти и отправился в обратный путь, довольный, что обнаружил стаю так близко к дому и что будет на кого охотиться в ближайшее время.