Чарльз Сноу - Лакировка

— Вам обоим лучше держаться от этой лестницы подальше. Но шаткие ступени могут при случае оказаться очень полезными, а, Хамфри?

Хамфри засмеялся. Манера Поля разговаривать теперь его больше не удивляла, и, как ему казалось, он улавливал то, что она скрывала. Селию он почти не знал и теперь, когда Поль оставил их вдвоем, посмотрел на нее внимательно. Насколько он мог разглядеть в этом сумраке, она была хорошенькой, но неяркой — нежная кожа, ясные глаза. Когда он задал ей вопрос, она ответила не сразу, однако вполне свободно. Голос у нее был высокий, прозрачный и порой словно бы растворявшийся в воздухе. Но после какого-то его вопроса, совершенно невинного, она рассмеялась неожиданно и обескураживающе звучным смехом.

На ней было простое белое летнее платье, и Хамфри все больше и больше недоумевал, почему леди Эшбрук столь безапелляционно признала, что у нее есть стиль. Нередко приговоры леди Эшбрук решала сословная принадлежность, но на этот раз подобное объяснение не годилось. Под эту мерку Селия не подходила. Поль как-то упомянул, припомнил Хамфри, что она дочь каноника. Скромная средняя ступенька социальной лестницы, даже ниже Поля, чей отец был сверхъестественно преуспевающим и сверхъестественно красноречивым адвокатом.

Поль вернулся, поставил поднос на железный столик, вокруг которого они сидели, налил джину Селии, потом виски Хамфри и себе. Садик окутывала тишина, последние отблески долгого летнего дня наконец-то угасли. На востоке над крышами взошла луна, четкая и серебряная в чистом небе. Розы призрачно белели в дальнем конце садика — довольно близко от них, потому что садик был очень маленький: пятнадцать ярдов на пять. Поскольку при застройке под дома отводились одинаковые участки, он был точно такой же величины, как и те садики, которые можно было увидеть из задних окон леди Эшбрук. Все они тут очень ценили свои садики и чувствовали себя отгороженными от шума и суеты, когда укрывались в них. Хамфри, ничего не понимавший в садоводстве, имел обыкновение хвалить розы за то, что они способны расти где угодно и цветут по нескольку раз в год.

Однако в этот вечер, выпив виски и попросив Поля налить ему еще, он перестал принимать участие в разговоре. Его гости оживленно болтали, но Поль посматривал на молчащего Хамфри, а потом спросил негромко:

— Что-нибудь случилось?

— Когда мы встретились на площади, я шел к леди Эшбрук.

— И как она? Что-нибудь неприятное?

— Наверное, она это так и определила бы.

В обществе Поля Хамфри невольно тоже принимал его обычный тон — тон скрытой насмешки, но молодой человек был по-настоящему чуток и не принял бы отговорки, а сказать правду было даже облегчением.

— Господи! — Лицо Поля помрачнело. — Мы не могли бы как-нибудь помочь?

— А как?

— Может быть, имеет смысл к ней зайти?

— Что это даст? — Тем не менее Хамфри добавил: — Впрочем, попробуйте.

— Но, конечно, ей ведь за восемьдесят, — сказала Селия своим прозрачным, словно тающим голосом. — Возраст порядочный.

— Родилась в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. — Память у Поля была электронная.

— Она, должно быть, танцевала на балах еще до первой мировой войны, — задумчиво продолжала Селия.

— Вы думаете, это может сейчас послужить ей утешением?

Хамфри задело такое безразличие, и тон его стал более жестким.

Но Селия говорила словно сама с собой:

— Очень неприятная смерть.

Снова заговорил Поль, найдя нейтральную почву:

— В какой-то мере это антикварная фигура.

— Для вас — пожалуй. — Хамфри чуть-чуть улыбнулся.

— Ну почему же для меня? Вы, наверное, слышали про нее с тех пор, как себя помните.

И вновь Хамфри впал в его тон:

— Не стану спорить. Иногда ее имя упоминалось.

— Много мужчин? — Отвлеченность Селии теперь исчезла.

— А что вы слышали?

— Ну, ведь она в какой-то мере принадлежит истории, правда?

— История, как вам известно, способна и ошибаться.

— Но ведь кто-то был, и не один?

— Да, конечно.

— Вы же сейчас не при исполнении служебных обязанностей, — сказал Поль, дружески глядя на него. — И вообще это все у вас позади, разве вы забыли? А с нами и подавно можно.

— Ну пожалуйста! — сказала Селия так же дружески.

— Только я ни за что не ручаюсь… — предупредил Хамфри. — Я знаю не так уж много и далеко не наверное. Твердо мне известно, что она бросила своего первого мужа — сбежала от него, как она это называла, — года через два после свадьбы. У них был один сын. Она была еще совсем девочкой. Но понять, что выходить за Макса не стоило, она все-таки могла бы — это она мне сама говорила. Она его ненавидела. Макс был последний подонок, сказала она. Мэдж иногда предпочитает простоту и выразительность речи.