Чарльз Сноу - Лакировка

— Он хороший мальчик, — сказала она. — И вовсе не такой мягкий, как может показаться. — Она посмотрела на Хамфри холодным вопросительным взглядом. — Вы ведь согласны, что он хороший мальчик?

— Очень милый и остроумный, — сказал Хамфри.

— Не только. У него есть голова на плечах.

— Пожалуй, это так.

— Конечно, так. Он кое-что знает. Например, когда пора кончить эпизод.

Это было словечко ее юности, уже вышедшее из употребления, когда Хамфри был мальчиком.

— У него есть опыт, — продолжала она. — Он дал мне понять, очень тактично, что развязался с этой маленькой Теркилл.

Тут леди Эшбрук вспомнила, что просила Хамфри позвонить внуку.

— Вас не затруднит сделать это теперь же? Зачем мальчику напрасно тревожиться? То есть, конечно, если он тревожится.

— Он очень к вам привязан, — сказал Хамфри.

— Это противоречило бы всем традициям моей семьи, — ответила она с резким смехом, который по-своему был скорее приятным. Тут ей в голову пришла новая мысль. Очень ли затруднит Хамфри позвонить не только Лоузби? Ей хотелось бы повидать своего поверенного. Пожалуй, сейчас самый подходящий момент составить новое завещание. — Узнай члены моей семьи, что я решила сделать, это могло бы их заинтересовать, — заметила она. — Хотя, если говорить о деньгах, всех очень удивит, какой малостью могу я распоряжаться. — Она снова засмеялась.

— Вы не шутите?

— А как вы думаете, мой милый?

Эту загадочную фразу она произнесла с каким-то непонятным торжеством.

Некоторые ее знакомые «вернулись к обычной жизни» без малейших усилий Просто небольшое волнение сошло на нет. От напрасных переживаний остался некоторый осадок, эмоциональная температура упала, и они погрузились в собственные заботы — на много ли еще понизятся биржевые курсы и фунт, как приятно вновь почувствовать интерес к мужчине, на сколько новых дел можно рассчитывать в следующую судебную сессию. Однако некоторые из них не собирались обращать внимание на запрет леди Эшбрук «что-то устраивать вокруг этого». Они решили все равно кое-что устроить, не доверяя запретам такого рода, в чем были совершенно правы.

Они обсудили свои планы в тот же вечер у Поля Мейсона. Тем временем леди Эшбрук продолжала точно следовать своему распорядку, от которого ни на йоту не отступала всю тревожную неделю. Во второй половине дня она вышла в сквер и, когда Хамфри по обыкновению отправился за газетой, помахала ему солнечным зонтиком, как махала и другим знакомым. Прогуливалась по аллее она немного дольше, чем в предыдущие дни, сидела на скамье немного меньше, а зонтик над головой держала более твердой рукой. Но в остальном все было как всегда — только в начале вечера к ней явился ее поверенный, которому Хамфри по ее просьбе позвонил.

В половине седьмого, когда Кейт вернулась из больницы, Поль со службы, а Селия — от маленького сына, они все собрались в гостиной Поля. Гостиная, как и у Кейт, была по-старинному отделена перегородкой от второй комнаты, где Поль устроил кабинет. Обставлена она была по-мужски аскетично и скудно, а вернее мужчиной, лишенным вкуса к уюту и потребности в нем. Дорогой на вид письменный стол он скорее всего купил по настоянию какой-нибудь женщины. Хамфри, войдя вслед за остальными тремя, заинтересовался картинами, написанными в манере, близкой к неоэкспрессионизму. Художник был, по-видимому, дилетантом, но талантливым. Он спросил у Поля, кто их написал. Селия. Хамфри несколько секунд смотрел на Селию, а потом выразил надежду, что она будет и дальше заниматься живописью.

— Почему бы и нет? — сказала она с полным спокойствием и тем же невозмутимым тоном спросила: — А вы понимаете в картинах?

— На своем веку я их повидал не так уж мало, — скромно ответил Хамфри.

Кейт взглянула на него с дружеской насмешкой. Как-то она сказала ему, что он кутается в безвестность, как в теплое пальто. Хамфри ничего не имел против. Он не собирался менять свой стиль, а как только все они заговорили о леди Эшбрук, его заразило и согрело чувство, царившее в комнате. Все они были здоровыми и, если не считать его самого, молодыми деятельными людьми в самом расцвете сил. А здоровые люди испытывают чисто физическую радость оттого, что кому-то становится лучше. Им нередко приходится смиряться со зрелищем болезней, но когда кто-нибудь выздоравливает, они ощущают себя частью общечеловеческого союза. Если кто-то вырвется из хватки смерти, это уже победа. Хамфри не притворялся перед собой, будто людей, как здоровых, так и нет, особенно удручает известие о чьей-то смерти, но порой они ощущают тихую товарищескую радость при известии о том, что кто-то поправляется. Однако в гостиной Поля в этот вечер царило более сложное чувство. Их радость не была просто тихой и товарищеской: им словно бы казалось, что леди Эшбрук им очень близка — как родственница, которую они любили в детстве.